И бесстрашная девчонка из кордебалета не даст, девчонка сгинула безвозвратно — эту горькую весть принес запыхавшийся Крюгель; ефрейтор блестяще выполнил все возложенные на него боевые задачи, объездил и обегал за двое суток половину столицы, стращая все учреждения и ведомства нашивками, лентами, знаками, крестами и везде разыскивая — срочно, ибо поезд на фронт уходит вот-вот! — следы однополчанина (бывшего официанта «Адлона») и подружки того. В стремлении поскорее отвязаться от настырного инвалида чиновники быстренько наводили справки, затем инвалид с необычайной прытью пускался по адресам и наконец-то доставил ушам Ростова неприятную новость: официант (Генрих Шульце) «скончался от тяжелых ранений на руках боевых друзей» — так официально значилось в скорбном извещении, полученном сестрой его. Она же развеяла последние надежды Ростова, сказав, что Рената Уодль убита при бомбежке всего три месяца назад и подтвердить это может двоюродная сестра ее, найти которую особых трудов не составляет…
Под Рождество в декабре позапрошлого года Ростов был в Гамбурге, пригласили кое-кого из артистов и художников, неболтливых соседей, нарядили елку, кто-то принес прекрасные пластинки с музыкой и песнями 20-х годов, потом погас свет, весь квартал погрузился в темноту, англичане не бездействовали, били по уязвимым точкам громадного города, радиола смолкла, но елка не гасла, Ростов привез с собою аккумулятор, а патефон ждал своего часа, веселье продолжалось; Ростов вышел на промерзший балкон, перед ним лежала часть города, которую в тот час англичане не бомбили, — черное пространство, освещаемое всполохами далеких взрывов; вдруг будто с неба полилась довоенная музыка, Ростов внезапно ощутил себя единственным живым человеком в Германии, и такая тоска набухала в нем, грозя разорвать тело, такое ощущение собственного бессилия и никчемности всего; руины святого для него города лежали перед ним, святого, потому что рядом Аннелора, чуть подальше во времени Габриелла и совсем уж в глубине эпохи, дочку пастора перескочив, в полном безвременье — пароход из Лондона, узкий трап, по которому сходит он, одной рукой держась за отца, другой — за юбку черной няньки, вскормившей его после смерти матери…
Тоска смертная, безысходность — это-то и вспомнилось, ощутилось, когда услышал и переварил новости от Крюгеля, хотя чтo ему официант, с Цоссеном никак не связанный, а вот Рената Уодль останется живой, пока он не получит более точного подтверждения ее гибели… И если сгинула девчонка, если сгорела в топке этой войны, то пол-Германии объехал он зря, зачем ему теперь Берлин, пора уносить ноги. Ефрейтор, гонец с дурными новостями, ретиво поджаривал на спиртовке яичницу, ловко откупорил бутылку коньяка, деловито спросил, что делать ему, и ясного ответа не получил, Ростову надо было лично убедиться в гибели артисточки. Впервые в жизни помолился, попросив несуществующего Бога сохранить для него лично Ренату Уодль; вечером же пустился в опасный вояж; «майбах» рывками передвигался по темной Курфюрстендамм, Ростов всматривался в одинокие фигуры проституток, остановил машину наконец почти в центре Александерплац. Рядом — полицай-президиум Берлина, ни огонька из окон; в историческом очаге разврата соблюдались кое-какие приличия, проститутки носили почти прозрачные юбки, к домам не приближались, ждали клиентов на середине площади; время от времени руки их подносили к коленкам фонарики разных цветов, включали их, освещая тощие или вполне мясистые ляжки; фонарики были чем-то вроде «мужчина, не хотите ли позабавиться с той, которая доставит вам почти фронтовые удовольствия?» Или значительно короче: «Парень, тебе ведь не жалко ста марок за неземное блаженство?» Голубой огонек вспыхнул неподалеку, нужный человек обозначил себя — по приметам, сообщенным Крюгелем. Ростов подъехал поближе, дождался повторения, распахнул дверцу, окликнул, проститутка быстрехонько забралась вовнутрь, села рядом с ним, поспешно попудрила носик. Глянула назад: «Вы хотите здесь?» Ростов угостил ее коньяком из фляжки, дал пожевать шоколада, положил руку на плечо.
