– Обстоятельства были такие. Парень за друга переживал.
– Развели богадельню! А нам теперь – пожинать плоды вашей доброты и сюсюканья. По первому разу посидел бы парень пару лет на зоне, перевоспитался.
Федорчук отвернулся, разгладил усы и даже раздраженно куснул себя за палец. Оправдываться ему надоело:
– Перевоспитание! Сами знаете, какими оттуда выходят. Вычеркнутыми из нашей жизни, зато с кучей дружков-уголовников.
– Слушай ты, старший сержант! У меня труп кассира висит с пальчиками твоего Заколова. А здесь еще двое убитых наших товарищей. Десять минут назад они арестовали Заколова. А сейчас … Полюбуйся!
Он распахнул дверь. Окровавленная голова милиционера лежала почти на пороге. Федорчук с любопытством заглянул в коридор. Его лицо мгновенно посерело, морщины обострились, он показал Колубаеву:
– Кобура и правда пустая. Украли пистолетик. Кто бы это ни был, но теперь преступник вооружен.
Из глубины помещения показался невозмутимый эксперт Гурский:
– У второго убитого пистолет тоже забрали.
– А чем их, Семен Григорьевич? – спросил Колубаев.
– Орудие убийства я нашел – железный прут, но пальчиков на нем нет. Если это тот же субъект, то он стал умнее. – Гурский остановился напротив выхода, его внимание привлек кровавый мазок на двери. – Ух ты, а это что такое? Похоже на след от ладони. У убитого руки чистые. Так, так…
Семен Григорьевич открыл портфельчик.
– Я дверь прикрою, – предупредил Колубаев и повернулся к Федорчуку и оторопевшему водителю Мише, который только что выбрался из машины: – Чтобы никаких разговоров! Никакой утечки информации! Не хватало нам еще портить людям праздничное настроение.
Милиционеры понимающе кивнули.
Через несколько минут вышел Гурский. Лицо было задумчиво и сосредоточено.
– Руслан Ахметович, а пальчики-то совпадают с теми, что были на рукоятке ножа в груди кассира.
– Точно?
– В таких вещах Гурский не ошибается.
– Значит, опять Заколов.
– Вне всяких сомнений.
Когда угнанный милицейский «Жигуленок» вырвался из города, Есенин приказал Нышу свернуть с бетонки на проселочную дорогу:
– Сюда сворачивай! На шоссе нас вмиг заметут, когда сообразят, что тачку угнали. А здесь еще покатаемся.
Ныш гнал машину по узкой, едва накатанной колее, тянущейся вдоль железной дороги. Клокочущий энтузиазм переполнял его через край. Он все делал резко – тормозил, поворачивал, набирал скорость. И даже когда ехал по прямой, все равно елозил задом, вертелся, словно сидел на иголках и никак не мог принять удобное положение. Машину трясло и подбрасывало.
