По делу, надо бы к родителям с гостинцами приехать, подумал Есенин. Но что купишь на жалкие крохи, полученные в колонии при освобождении? Разве что у Бека бабки одолжить.
Такси подкатило к вытянутому кирпичному зданию железнодорожной станции. Массивные подоконники и карнизы изрядно подрастеряли былые кирпичи, разинутые рты тусклых окон щербато пялились на замусоренную площадь.
– Прибыли! – бодро крикнул Каныш.
– Курить дай, – хмуро попросил Есенин, когда выбрался из машины.
Хамбиев суетливо порылся в карманах, достал мятую коробочку:
– Я насвай кидаю. – Каныш отсыпал несколько зеленых шариков, осторожно положил под нижнюю губу. – Хочешь?
– Мне твое узбекское дерьмо не в кайф, – скривился Есенин.
Темные глаза Каныша резко сузились, но он молча проглотил оскорбление.
– Сейчас стрельну, – пообещал парень и вскоре вернулся, протягивая беломорину: – Вот!
Есенин брезгливо отвернулся, прошел к киоску, купил самые дорогие сигареты. Пальцы в наколках грубо вскрыли пачку. Целлофановый комочек шлепнулся под ноги на утрамбованную землю. Каныш с кислой миной топтался рядом, поминутно сплевывая зеленую слюну.
– Я еще травку тяну, а сигареты – нет, – тихо оправдывался он.
Есенин отстраненно покуривал. Потом устало произнес, не глядя на Ныша:
– Дай мне денег. Беку передашь, что дней через десять загляну. Там и сочтемся.
– Какие десять дней! Нельзя ждать! Бек велел, чтобы прямо к нему рулили. Дело на мази, только тебя ждем.
– Пять лет ждали, еще подождете.
– Есенин, – Каныш заискивающе взял вора под локоть и даже выплюнул шарики насвая, которые мешали ему говорить. – Там легкие бабки лежат. Много! Четвертого мая их не будет. Твоя задача – сейф разбрюхатить. Остальное – мы подготовили.
Владимир стряхнул руку парня, глубоко затянулся, глаза зажмурились от сизого дымка. Белый огонек уперся в фильтр, пальцы ловко отщелкнули окурок.
– Денег дай, – повторил Есенин.
Каныш побледнел, взгляд опустился на запыленные штанины, ногти нервно скребанули по бедру:
– Тут такая херня получилась. В поезде меня в карты развели. Обчистили полностью. Представляешь, меня – и в карты обули!
На лице Есенина выступила брезгливая гримаса.
– Нет, ты послушай, – оправдывался парень. – Я думал, лохи. Хотел в легкую бабла срубить. А тут – такой облом. Я пустой вышел. Тебя надо встречать, а я без копья. С таксистом часами расплатился.
Есенин молча двинулся к входу на станцию. Каныш трусил сзади, норовя то слева, то справа заглянуть в суровое лицо вора:
