и те дозы информации, что она позволяла себе донести до материнского уха, были даже не надводной частью айсберга, а самой его верхушкой. Знай мать всю правду о своем любимом мальчике, ее пришлось бы долго лечить.
– Его бьют за все! За то, что не так одевается, не так ходит и по-другому смотрит. За то, что другую музыку слушает и не скачет как полоумный на этих дискотеках. За книжки, которые он читает, и за мысли, которые он высказывает. Он всю жизнь пытается демонстрировать, что он не такой, как все, он никогда не прятался, не пытался слиться с массой и подстроиться под нее – и его за это бьют постоянно, понимаете?! У парня сложилось мнение, что всех, кто не похож на других, подвергают таким издевательствам. Он не видел другого!
Тут Татьяна Николаевна пошла в атаку:
– А вот это частично ваша заслуга. Вы оставили парня один на один со всем миром. В какой-то момент он понял, что не может рассчитывать даже на вашу поддержку. И это его сломало.
Самохвалова снова вздохнула. Заплакать пока не получалось, нужно было вести конструктивный диалог.
– Тут вы правы. Мишка, покойничек, его отец, умел с ним разговаривать, а я так и не научилась. Мы ведь уже восемь лет вдвоем живем. Самый сложный возраст у него пришелся на безотцовщину… а я не могу ничего сделать.
– Есть золотое правило: не можете помочь – просто не мешайте. Не мешайте ему жить так, как он считает нужным, не пытайтесь советовать, расспрашивать и требовать результатов.
– Но ведь он…
– Да, его будут продолжать бить, и, возможно, даже ногами. Но вы же не хотите броситься с кулаками на его защиту, верно?
Самохвалова попыталась улыбнуться.
– Вижу, что хотите. Вас так и подмывает заслонить его своим телом. Не вздумайте этого делать.
– Хорошо, не буду.
Татьяна Николаевна отодвинула чашку, поднялась из-за стола.
– Ну, спасибо за чай, я пойду, пожалуй.
Самохвалова тоже поднялась, засуетилась:
– Я хотя бы могу звонить вам, как раньше, в случае чего?
– Конечно, звоните в любое время.
Они прошли в прихожую. Самохвалова хотела еще о чем-то спросить, но Татьяна Николаевна не дала ей ни малейшего шанса.
– Погода-то какая стоит! – сказала она с улыбкой. – Даже не верится, что зима идет.
– Да, действительно, – вздохнула Елена Александровна.
На том и распрощались.
Татьяна Николаевна не рассказала встревоженной матери главного, а именно – этот мальчик с отрешенным взглядом давно ее пугал. Точнее, взгляд его не всегда был таким – раньше он смотрел на мир более-менее осмысленно, и речи его не вызывали особого беспокойства, но в последние несколько недель ситуация стремительно ухудшалась.
