— Мама, пусти погулять!
— На улице мороз, Сережа. Видишь, снег?..
На полеты и с полетов папа ходит вместе с дядей Колей. Большие, сильные, в одинаковых черных куртках с красивыми застежками и в фуражках с золотыми кокардами. Только это когда тепло — в фуражках, а когда холодно — в шапках. У Сережи на шапке тоже такая кокарда. Папа приколол.
Встречать папу Сережа выходит обычно с Танюшкой Костюченко. Танюшка несмелая. Она бежит сначала рядом, потом отстает, подойдет потихоньку к своему папе — дяде Коле — и уткнется лицом в полу его куртки. Ждет, чтобы по головке ее погладили. Как маленькая.
А Сережин папа еще издали позовет:
— Серега!
Сережа — кубарем. Прямо в папины руки. А папа его как подбросит:
— Ух!..
Еще:
— Ух!
У Сережи сердце так и замирает. А Танюшке боязно. Наташке Кривцовой еще больше боязно — она сразу убегает.
— Завидую я тебе, Иван, — скажет дядя Коля. — Мою подкинь — платьице, как парашют, развевается. И визжит. А парень…
Папа только усмехнется:
— Да, большой уже сын у меня. Тяжелый стал. Скоро и подбросить не смогу.
— Это ты не сможешь? Молчи уж, медведь.
— Дай лапу, — говорит «медведь» Сереже и берет его за руку.
Вместе они поднимаются по лестнице. Когда-то папа носил его на второй этаж на руках, но теперь Сережа поднимается сам:
— Пусти, я большой. Тяжелый.
— Ничего. Как-нибудь справлюсь, — растягивая слова, громко говорит папа, подхватывая Сережу.
— Мама, пусти погулять, — просит Сережа, и в голосе его слышится нетерпение. Ему все уже надоело: и кубики, и бумага, и карандаш, и даже новенькая машина, которую подарил ему на днях папа. Машина есть, а папы все нет. Пока гудят самолеты, он домой не придет. Сережке уже и в окно смотреть не хочется. Все равно ничего не видно. Самолеты улетают, а куда и где они — не поймешь.
— Мам, где самолеты?
— В облаках, сынок.
— А почему в облаках?
— День сегодня такой…
— Какой?
— Ну, с облаками.
— А что самолеты делают в облаках?
— Летают, сынок.
— А почему летают?
— Для того и самолеты, чтобы летать.
Сережа задумывается. Над аэродромом снова громко рычат самолеты. Это папа полетел, это — дядя Коля, а это — дядя Женя…
— Мам!
— А-а-а…
Юрик проснулся. Теперь и с мамой, конечно, не поговоришь.
Стекло в окне больше не звенит. Сережа проводит по нему пальцем. Нет, не звенит и не дребезжит. На аэродроме стало тихо, и стекло замолчало. Почему? А если ударить ладошкой?
— Сережа! Что ты делаешь? Разобьешь.
«Сейчас скажет — ребенка простудишь», — думает Сережа и настораживается. Нет, не слышно больше самолетов. Быстрее, быстрее на улицу, папу встречать.
