Готовясь продать свой дом, теща графа де Манервиля, тем не менее, не пожалела денег на приготовления к балу. Двор был посыпан песком и, несмотря на зимнее время, украшен цветами; над ним был устроен навес в виде турецкого шатра. Камелии, о которых уже шла молва от Ангулема до Дакса, обильно украшали вестибюль и лестницу. Внутренние стены были разобраны, чтобы увеличить размеры столовой и бального зала. В Бордо не в диковинку роскошь, блестящая спутница скороспелых богачей, вернувшихся из колоний, — и однако все с нетерпением ждали готовящегося волшебного праздника. К восьми часам, когда должны были приступить к выполнению последних формальностей, по обе стороны ворот шпалерами выстроились зеваки, желавшие увидеть, как разряженные дамы будут выходить из карет. Эта торжественная атмосфера не могла остаться без влияния на тех, кому предстояло подписать контракт. Наступал решительный момент, празднично горели плошки, со двора доносился стук колес первых подъехавших карет. Оба нотариуса обедали с женихом, невестой и ее матерью. К столу был приглашен также старший письмоводитель Матиаса, которому было поручено собрать свидетельские подписи присутствующих на вечере, но при этом проследить, чтобы контракт не был прочтен любопытными.
Ни одна женщина, сколько ни перебирать воспоминаний, не могла затмить Натали, ни один туалет не мог превзойти изяществом ее платье. В кружевах и атласе, кокетливо причесанная, со множеством локонов, ниспадавших на открытую шейку, она казалась цветком, выглядывающим из листвы. Г-жа Эванхелиста, в бархатном платье вишневого цвета, предусмотрительно выбранного, чтобы придать наибольшую эффектность ее румянцу, черным волосам и глазам, была во всем блеске красоты сорокалетней женщины; на шее у нее сверкало бриллиантовое ожерелье с «Дискрете» в застежке, что должно было окончательно опровергнуть все клеветнические слухи.
Чтобы читатель мог яснее представить себе происходившую сцену, нужно указать, что Поль и Натали расположились на диванчике у камина, даже не давая себе труда слушать отчет по делам опеки и пропуская мимо ушей пункт за пунктом. Сидя рядышком, они тихонько перешептывались, оба беспечные, как дети, радостно возбужденные: он — своею страстью, она — девичьим любопытством, оба богатые, молодые, влюбленные, уверенные, что их ждет безоблачное счастье. Поль, предвосхищая права законного мужа, то и дело разрешал себе целовать пальчики Натали, дотрагиваться, как бы невзначай, до ее белоснежных плеч, касаться ее волос, скрывая эти вольности от посторонних взоров. Натали играла веером из перьев тропических птиц, — это был подарок Поля, но если придавать значение поверьям некоторых народов, подарок, не менее зловещий для любви, чем ножницы и всякие другие острые предметы, напоминающие, очевидно, о мифологических парках.
