Умру — не забуду я этого взгляда…
«За что? За что?» — говорили, казалось, ее глаза, и выражение обиженной скорби легло на это кроткое личико.
— Трудно, Люда! — проговорила она каким-то глухим, хриплым голосом. — Трудно! Я боюсь, что не скоро поеду теперь на Кавказ…
И опять эти обиженные, страдающие глазки!
Бедная моя Нина! Бедная подружка!
Она закашлялась… Из коридора бесшумно и быстро вошла Матенька с каким-то лекарством.
— Княжна, родненькая, золотая, выкушайте ложечку, — склоняясь над больною, просящим голосом говорила старушка.
— Ах нет, не надо, не хочу, все равно не помогает, — капризно, глухим голосом возразила Нина.
И вдруг заплакала навзрыд…
Матенька растерялась и, не решаясь беспокоить княжну, выскользнула из комнаты. Я не знала, как остановить слезы моей дорогой подруги. Обняв ее, прижав к груди ее влажное от слез и липкого пота личико, я тихо повторяла:
— Нина, милая, как я люблю тебя… люблю… милая…
Мало-помалу она успокоилась. Еще слезы дрожали на длинных ресницах, но губы, горячие, запекшиеся бледные губы уже старались улыбнуться.
— Ниночка, ненаглядная, не хочешь ли повидать Иру? — спросила я, не зная, чем утешить больную.
Она пристально взглянула на меня и вдруг почти испуганно заговорила:
— Ах, нет, не надо, не зови…
— Отчего, дорогая? Разве ты разлюбила ее?
— Нет, Люда, не разлюбила, а только… она чужая… да, чужая… а теперь я хочу своих… своих близких… тебя и папу… Я просила ему написать… Он приедет… Ты увидишь, какой он добрый, красивый, умный… А Ирочки не надо… Не понимает она ничего… все о себе… о себе.
Княжна, казалось, утомилась долгой речью. В углах рта накипала розоватая влага. Голова с бледным, помертвевшим лицом запрокинулась на подушку, в груди у нее странно-странно зашипело.
«Умирает, — с ужасом промелькнула у меня мысль, — умирает!»
И я застыла в безмолвном отчаянии…
Но она не умирала. Это был один из ее приступов удушья, частых и продолжительных.
Скоро Нина оправилась, взяла меня за руку своей бледной, маленькой, как у ребенка, ручкой, попробовала улыбнуться и прошептала:
— Поцелуй меня, Люда!
Я охотно исполнила ее просьбу: я целовала эти милые изжелта-бледные щеки, чистый маленький лоб с начертанной уже на нем печатью смерти, запекшиеся губы и два огромных чудесных глаза…
Теперь мне неудержимо хотелось плакать, и я делала ужасные усилия, чтобы сдержаться.
Мы молчали, каждая думая про себя… Княжна нервно пощипывала тоненькими пальчиками запекшиеся губы… Я слышала, как тикали часы в соседней комнате да из сада доносились резкие и веселые возгласы гулявших институток. На столике у кровати пышная красная роза издавала тонкий и нежный аромат.
