— Я к тебе подошел не потому, что ты мне понравилась.
В ответ на такую наглость я только вскинула брови. Не смутясь, он продолжил:
— Я просто хочу спросить, не могли ли мы видеться раньше?
В реальной жизни я точно его не встречала. Но в жизни, которую я сейчас переживала как настоящую… я сосредоточилась на его лице. Какой-то похоронный у него вид.
— Вряд ли мы особо дружили.
— Но и врагами мы не были тоже, — возразил он.
Я отпила горячего чаю. Сосредоточилась.
— Чувства — не единственный повод для встреч. Может, ты знаешь, как со мной познакомился, но просто не хочешь мне говорить?
— Не знаю, — он произнес это так, что я поверила. И добавил уныло: — Я думал, ты поможешь мне вспомнить.
— Разве это важное воспоминание?
— У меня вообще нет отчетливых воспоминаний. Это так трудно… Только отдельные образы. Какая-то серость… дождь.
Я всмотрелась в него. Серый каменный город, сумерки, ливень. Из-за того, что деревьев нет, невозможно понять, какое здесь время года. И я б не сказала, что этот пейзаж был мне чужим.
— Может мы вместе куда-нибудь шли? — с надеждой спросил он.
— Может быть.
— В гости?
— Вряд ли. Прости, но ты у меня вызываешь тоскливое ощущение.
— Сейчас или как воспоминание?
— Скорее, воспоминание. Хотя я не гарантирую, что просто не сочиняю.
— А где граница между сочинением и правдой?
Я не ответила. В этот момент меня как ударило. Совершенно безумная мысль вспыхнула в голове, — мысль, о которой я не решилась ему сейчас рассказать.
Наверное, я не сразу поверила в настоящесть произошедшего, но идея меня пробила.
Мы действительно шли под дождем через город, вечером, далеко. Мы шли к человеку, которого раньше не видели. Мы шли к умирающему. Нас ничто с ним не связывало, мы просто хотели посмотреть на него. В таком состоянии он, одинокий, вряд ли бы понял, что к нему пришли живые и незнакомые люди, — скорее, принял бы нас за посланцев смерти. А мы этим пользовались. Не знаю уж, как мы отперли дверь. И стояли потом с четверть часа возле постели, хозяин которой не мог нам ничего внятно сказать. Тускло светила старомодная лампа, дождь хлестал в окна.
Безумность моей мысли заключалось в том, что мы так поступали не раз. Выискивали информацию об одиноких умирающих, и наносили им визит.
Сложно сказать, зачем мы это делали, — да и делали ли. Просто — поняла я сейчас — это единственное, что могло нас с Костей связывать. Я так чувствовала.
В молчании я доела кашу и сыр. Допила чай. На тарелке остался огрызок хлеба.
