Куда направился сидевший у костра человек, сообразить было не трудно. Дорога здесь одна. Несомненно, он брел по склону в направлении, обратному тому, откуда шел я. Взглянув на небо, я увидел белое солнце, сверкавшее среди мутных облаков; с хриплым карканьем взлетела стая ворон.
Я ускорил шаги, озираясь по сторонам. Среди высокой травы возвышались дубы, камфарные деревья, иногда похожие на человеческие фигуры,- и я испуганно останавливался. К тому же зловещее карканье гнавшихся за мной ворон рождало в душе какое-то тягостное предчувствие. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я на ходу старался определить вид встречавшихся мне деревьев. Я с детства любил науку о растениях, так что, очутившись в Японии, мог узнать многие породы. Железное дерево, гранат... Иные растения Господь даровал любой стране, но здесь встречались совсем незнакомые мне кусты и деревья.
К полудню небо очистилось. В лужах отражались голубое небо и маленькие белые облачка.
Я опустился на корточки, чтобы ополоснуть вспотевшую шею, и размешал рукой эти облака. Облака исчезли, и на их месте появилось отражение измученного мужского лица. Почему именно в такие минуты я представляю себе Его лик? На протяжении многих веков бесчисленные художники рисовали Распятого на кресте, и, хотя никто из них никогда не видел Его, они вкладывали в свои творения извечные человеческие мечты, изображая Его прекрасным, святым. А из лужи на меня смотрело безобразное, грязное, заросшее бородой лицо загнанного человека, до неузнаваемости искаженное усталостью и тревогой. Замечали ли вы, что в такие минуты человека часто охватывает безудержный смех? Нагнувшись над водой, я растягивал губы, таращил глаза, корчил дурацкие рожи, как слабоумный. (Почему я делал такие глупости? Такие глупости!)
В лесу среди тишины глухо, надтреснутыми голосами застрекотали цикады. Солнце уже потускнело, небо снова заволокли тучи. Тени стали длиннее, и я уж потерял надежду догнать человека, разжегшего костер.
Я снова зашагал, бормоча вспомнившиеся мне строки Писания. «Всходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется... Все вещи в труде... что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться...»17
Я вспомнил вдруг шум прибоя, к которому мы с Гаррпе прислушивались ночами, этот мрачный шум волн, похожий на барабанный бой, доносившийся в темноте. Всю ночь бездумно, бессмысленно накатывали и отступали назад эти волны. Они равнодушно омывали мертвые тела Итидзо и Мокити и, поглотив их, по-прежнему шумели так же бесстрастно. Господь тоже молчал, как это море. Он безмолвствует до сих пор.
