Я не успел додумать эту гениальную мысль — по телу снова пробежала дрожь, от макушки до пяток. Я почти забыл, что у меня в сумке спрятано идеальное оружие и что я уже успел им воспользоваться. Интересно, найдется ли для меня статья в Уголовном кодексе?
Не думаю.
…Сколько времени, Миша? Ох, елки зеленые! Что-то душно стало… Нормально? Ну, это, наверно, только мне душно. Погоди, дай минутку…
Ф-фу, елы-палы!.. Что?.. Да черт его знает, стало иногда прихватывать что-то. Вот по утрам и ближе к вечеру — схватит за грудь, блин, даже страшновато становится. Говорят, последнее, что испытывают в своей жизни законченные инфарктники, — это жуткий страх. Правда?
Щас, погоди, пойдем дальше.
Саакян и Поречников зарубились не на шутку.
Профессор хорошо запомнил первый посыл: студент его к себе не подпускает и старается держаться подальше, поэтому он особо не домогался его и свой интерес явно не проявлял. Впрочем, Михаил чувствовал, что он для «магистра психологии» все еще актуален. Время от времени профессор провоцировал Мишу на небольшие философские споры.
Однажды, на четвертом курсе, после одной из лекций, задержавшись в аудитории, они поспорили на «очень отвлеченную тему» — относительно силы и ответственности.
— Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы смотрите кинокомиксы Марвела, — заметил Михаил, складывая тетради.
— Напрасно иронизируете, — парировал профессор. — Комиксы я не смотрю, я их читаю. Друзья привозят из Штатов оригинальные издания. Должен сказать, что это удовольствие совершенно иного рода, нежели просмотр громкого аттракциона в кинотеатре. Хотя, признаю, прозвучавшая в экранизации «Человека-паука» мысль о том, что размеры силы определяют и пределы ответственности, очень даже неплоха.
— Согласен. Только Александр Сергеевич Пушкин сформулировал это намного раньше, и у него это звучит более изящно: гений и злодейство несовместны.
— А вот с Пушкиным я бы поспорил! Ведь «гений» — это не отражение сути, это всего лишь степень. Ульянов-Ленин был гением, а был ли он при этом мерзавцем — вопрос десятый…
По мере того как они углублялись в эти схоластические дебри, Михаил замечал, что профессора раздражает иная точка зрения. На каждый более или менее успешный тезис Поречников находил свой, не менее весомый, и Саакян еще более распалялся.
«А он не любит спорщиков», — подумал Михаил, тут же вспомнив задним числом, как на своих лекциях или во время экзаменов профессор резко обрывал студента, когда тот пытался сформулировать что-то свое, отличное от прописанного в профессорских методичках.
