Он кивнул назад, в сторону праздничного столпотворения. Поближе, шагах в пятидесяти или ста маялось несколько молодых людей, не терявших надежду, что Золотинка возвратиться.
— Ну, и что ты собираешься с этим делать?
— С чем, сударь?
— Как ты собираешься распорядиться красотой?
— А как нужно?
— С умом.
Сказал, словно обруч замкнул на сердце.
— Кстати, как тебе нравится Юлий?
— Он наследник престола, — уклонилась от ответа Золотинка.
— Пройдемся, — сказал Рукосил, предложив ей раскрытую вверх ладонь.
Золотинка вложила свою дрогнувшую руку и он прихватил ее, как птичку, — мягко, но надежно, чтобы не выпорхнула. Случайные трепыхания беспомощной птички, казалось, доставляли Рукосилу насмешливое удовольствие, иногда он придавливал ее и поглядывал искоса, как останавливается Золотинкин взгляд. Неспешный шагом они вступили под полог высокого леса, где вилась набитая темная тропа. Изнемогали, задыхаясь и пропадая, далекие голоса волынок.
— Дрянь мальчишка, — сказал Рукосил после молчания. — Дрянцо.
— Я не согласна, — отозвалась Золотинка, не пытаясь делать вид, будто не понимает о чем речь.
— Не сладко придется ближним людям, когда он воцарится.
— Мне кажется, вы не правы, он много страдал и много понял. Разве ему сладко? Трудно представить себе одиночество более утомительное.
— Что такое одиночество? Род придури. Недаром кручину и беснование, два основных душевных недуга, лечат голодом, плетьми и цепями. Заболевания как будто разные, а лечение одно.
— Неправда, — возразила Золотинка. — И стыдно вам так говорить. Вы читали Салюстия и Абу Усаму.
Он неопределенно хмыкнул.
— А мальчишка пакость. Дрянцо. Вот бы на цепь и голодом — мигом бы оклемался.
— Там туго сжатая пружина, — горячилась Золотинка, не понимая, что нужно Рукосилу, всерьез он это все говорит или только ее испытывает. Нарочно вызывает на откровенность. Как бы там ни было, она не стереглась и не умела стеречься. — Пружина, до последней крайности сжатая, — повторила она.
— Когда пружину пережимают, она ломается. Там весь механизм пришел в негодность и нуждается в переборке.
— Нет, — тряхнула головой Золотинка, — не сломана.
— Да, конечно, у тебя был случай убедиться, когда ты съездила его по сусалам.
Золотинка не вздрогнула: разумеется, Рукосил должен был знать и это.
— Некрасиво это вышло. Жалею, что так… так получилось.
— Напрасно. Ржавые механизмы полезно встряхивать.
Золотинка ничего не сказала. Было неловко идти, оттого, что конюший не выпускал руки. Тропа понемногу поднималась среди редкого подлеска. Перелетая в просветах неба, вороны сопровождали их путь раздражительным и нетерпеливым карканьем.
