— Что-нибудь говорит? — спросил Рукосил, не выказывая признаков болезненной слабости, которые могли бы объяснить необыкновенную Лепелеву заботливость.
— Часто поминает твое имя, боярин, — сказал Лепель.
— Вот как? — сдержанно удивился Рукосил. — В каком смысле?
— В положительном.
— Что значит в положительном? — Рукосил несколько понизил голос, тогда как Лепель при самых вкрадчивых оборотах нисколько не заботился слышит его кто посторонний или нет.
— Чтобы сказать наверное — затрудняюсь, — протянул Лепель. — Получается, как бы с надеждой тебя поджидает.
Что он мелет? — Золотинка скомкала покрывало.
Рукосил — вот удивительно! — не нашелся и пробормотал нечто не весьма вразумительное.
— …И нуждается в усиленном питании, — мягко внушал Лепель. — Врачи настаивают: каждый день большой яблочный пирог на привозном сахаре. Вишневый пирог. Жареный поросенок, две курицы, гусь. И вина, много вина!
— Много вина?
— Не меньше полубочки красного мессалонского каждый день.
— Не много ли будет?
— Никак нет, боярин! Наши женщины то и дело купают малютку в вине. Удивительное средство против лихорадки.
— Шист велел?
— Да мы и сами с усами. Кое-что повидали.
— Ладно, я распоряжусь.
— А то свое вино у нас вышло…
— Хорошо, я сказал! — оборвал его Рукосил и Лепель послушно прикусил язык.
Уродливая тень заскользила ко входу, но Лепель достал конюшего и напоследок.
— Жаркими губками малютка все шепчет в лихорадке: передайте, мол, вельможному Рукосилу, конюшенному боярину кравчему с путем и судье Казенной палаты… передайте… шепчет она. А что передать? Увы! Естественная стыдливость смыкает уста.
Заря моя зорюшка,
что ты рано взошла?
Калина с малиной рано-рано цвела,
поет народ.
— Пошел вон, дурак!
Откидной полог дернулся, Золотинка бросилась на подушку и зажмурилось. Сердце больно зашлось, защемило и не давало вздохнуть.
Помешкав у входа — в палатке скоморохов он оказался впервые, — Рукосил прошел к низко разложенной постели и стал. Золотинка знала, что он смотрит. И это тянулось долго. Так долго, что, зачарованная властным взглядом, Золотинка против воли и прежних намерений приподняла веки… глаза ее открылись. Высоко возвышаясь, Рукосил глядел вниз. Хищный вырез черных ноздрей, усы торчком и острый, нацеленный в Золотинку угол бородки.
— Что у тебя с головой? — молвил Рукосил негромко.
— Болит.
Он присел на корточки, тронул висок, отчего Золотинка напряглась. Потом, помедлив, достал из ножен узкий кинжал и снова потянулся к голове. Отрезанную возле уха прядку ярко-золотистых волос Рукосил распушил в щепотке, задумчиво на нее воззрившись… Оглянулся и встал. Понадобилась кружка с водой — туда он бросил Золотинкины волосы. В лице изобразилась сосредоточенность. Золотинка наблюдала загадочные действия Рукосила с предчувствием чего-то неладного, хотя и представить не могла, откуда ей ждать напасти.
