— Можно к вашему огню? — сказала она, чувствуя, что слабеет и мысли мутятся. — Ладно? Я ужасно озябла и есть хочется. Весь день только сырая рыба — горячего бы похлебать… Да, и нету ли у вас зеркала?
Последнее заявление, судя по всему, произвело на них особенно сильное впечатление. Как-то так глянули, что Золотинка тронула обрастающую волосами макушку в невольном опасении обнаружить там игривые рожки.
Но ничего этого не было — ни рогов, ни копыт, ни хвоста. И оттого, наверное, что пришелица оставила мрак и оказалась между людьми, обыденно потянувшись к огню, крайнее, сводившее члены напряжение оставило путешественников. Толстый, что прежде сидел спиной, торопливо сунулся в мешок и подал Золотинке краюху хлеба. На куске рядна лежал у них лук и сыр, стояли деревянные стаканчики с остатками вина; рядом пристроился уютных размеров мех. В котелке оставалась каша.
Золотинка тронула хлеб губами, но есть уж была не в состоянии: прихватила боль. Она знала, что будет, и заранее свела зубы, но железный давящий обруч туго сдавил череп, так что трудно было сдержать мычание.
— Ну что… берете меня в Толпень? — проговорила она сквозь зубы, когда немного овладела собой.
— Что ж… коли деньги есть… — неопределенно ответил кто-то, но Золотинка уж не могла разобрать кто — все поплыло словно в бреду.
— Что-то у меня голова болит.
Она уронила хлеб. И немного погодя принуждена была опереться на землю, чтобы не упасть. От дикой пытки мутился разум.
…И значит, это давно с ней было. Золотинка осознала, что лежит на траве, как подстреленная, и сквозь туман доносятся голоса. Что-то не ладно, совсем не ладно, сообразила она, не хорошо.
Все стояли вокруг и смотрели.
— Бросить в воду, — раздался срывающийся голос.
— А топором?
— Глянь, это что? — Они говорили отрывистым свистящим шепотом, и Золотинка, понимая через пень-колоду, не могла, однако, удержать в сознании разговор.
— Чего она корчится? Неможется ей что ли?
— Умная голова! Чем они там болеют!
— Слушайте, хлопцы, она нас заманивает, хочет, чтобы мы ее пожалели!
Тут им понадобилось время, что свериться с собственными ощущениями. Ответ, похоже, получался неутешительный.
— Хлопцы, — подавленно произнес молодой, — а ведь жалко. Топором-то… нет, не могу…
— Через не могу! Зажмурься.
— Все равно… хоть плачь.
— И мне как бы жалко… Хлопцы, ведь жалко же, — молвил кто-то пришибленным голосом.
Ужас обуял путников.
Золотинка слышала их и силилась встать, но только шевелилась со стонами. И все, что сумела — перекинуться на спину, вскинув сжатые кулаки.
