Черные мысли оборотня были Золотинке открыты. В отместку она жевала зеленые садовые яблочки и бросала огрызки волку, заставляя его есть. Она уверяла негодяя, что это необходимо для исцеления и для воспитания духа. Волк не терпел яблок, кислая зелень вызывала у него сводящую челюсти оскомину, он давился, но жрал. А Золотинка жевала яблоки беспрестанно и, несколько раз надкусив, бросала гадине. Оборотень мучался животом, припадал к земле, завывая от рези в кишках.
— Не все ж тебе мясом питаться, голубчик, — ласково уговаривала его Золотинка. — Надобно же когда и опохмелиться!
Оборотень сносил все, но глаза его заволакивала кровавая пелена злобы.
Отпущенное Золотинке время подходило к пределу. Наверное, счет шел на дни, а, может быть, и на часы. Золотинка много раз пробовала произвольное волшебство, о котором поминал Рукосил, но все без толку. Следовало признать, что искушенный чародей сильно преувеличивал новые Золотинкины возможности. Напрасно пыталась она окутать волка сонным дурманом, напрасно пыталась обмануть его наваждением — все это были беспомощные, неуклюжие потуги и волк не выказывал даже простого беспокойства или сонливости. И — стыдно признаться — она пробовала взлететь. Или, на худой конец, сигануть одним прыжком через частокол. На этих попытках, впрочем, Золотинка особенно не настаивала.
Но ведь не скажешь, что совсем уж никакого волшебства не отмечалось! А эти ожившие тени что? Тот призрачный малыш, что забегал к волшебнице поиграть?.. Все это было, конечно, занятно, только складывалось впечатление, что Золотинка тут ни при чем. Ненавязчивые чудеса происходили как бы сами собой. То было, в сущности, бесполезное волшебство и совершенно непроизвольное, без нарочного Золотинкиного участия.
И она становилась в тупик. Не хватало выдумки. Сковывал душу страх, гнетущая необходимость придумать что-нибудь к случаю — здесь и сейчас.
А волк ходил по пятам, из пасти его несло смрадной рыбой, в брюхе гнусно урчало забродившими яблоками.
Пользуясь всякой возможностью, Золотинка прятала по укромным углам топоры и мечи, железный шкворень и палку и потом проверяла свое оружие — на месте ли. Но, верно, она самообольщалась, рассчитывая на топор. Воображение подсказывало ей, что, если и будет схватка, то короткая: без предупреждения, без вызова людоед кинется на спину, чтобы перекусить загривок — девичья шея мучительно соблазняла его своими чистыми очертаниями, до умопомрачения доводили нежно проступающие по хребту косточки.
