Сообщения такого рода вносили разнообразие в разговоры о повсеместных градобитиях, недородах, засухах, пожарах, убийствах, о вероломстве господ и низости черни, о неверности жен и жестокости мужей. Отдельного, хотя и беглого упоминания, заслужили людоеды, которые спугнули разбойничью шайку в тот самый ужасный миг, когда злодеи подвесили над костром путника, чтобы выпытать из него деньги. Сказанного путника, когда он хорошо пропекся, людоеды съели, оставив золото нетронутым. Так что разбойники, возвратившись, нашли в золе большой оплавленный слиток, что вывалился из жаркого.
А на закуску после такого неудобоваримого рассказа пошло известие о побоище на Романовом поле, где сошлись две огромные тучи саранчи — в междоусобном столкновении большая часть саранчового воинства полегла.
Трагические события в жизни бурых кузнечиков трогали Торчилу и Колчу не больше, чем несчастья людей. Тон непритязательной застольной беседы определял разговор, какого бы предмета ни коснулись ведьмы. Они рассуждали о бедствиях и страданиях так, как если бы не принадлежали уже сами к человеческому роду, несчастья слабых, неразумных, помраченных страстями людей ничего не задевали в закоченелых душах. Ведьмы как будто бы исключали себя из круга подверженных болезням и невзгодам смертных. Чувство неуязвимости, действительной или мнимой, давала им принадлежность к хозяину. Рукосил осенял их своей колдовской мощью и они безоговорочно признавали власть хозяина над душой и телом.
Казалось, ведьмы просидят до утра. Поджидая хозяина, они не решались спать и потому пытались бодриться разговорами и вином. Новости между тем иссякали, так же как охота говорить, а вино оставалось, ведьма начинали неопределенно прерываться, речь их звучала замедленней и глуше, они позевывали и явилась надежда, что дремота вот-вот одержит верх над усердием.
Однако сонное уединение спальни было нарушено внезапным шумом крыльев в смежной комнате, заскрипел истукан, что-то свалилось, и пред взоры ведьм явилась на пороге царица.
Ну уж, принцесса, на худой конец, — так она глянула, сверкнув очами.
И Золотинка с изумлением обнаружила, что эта расфуфыренная краля — Зимка. Лекарева дочь Чепчугова Зимка, которая, выходит, на службе у Рукосила. И служба у нее, по всему видать, не малая.
От Зимки исходила угроза. Угроза или, по крайней мере, готовность плюнуть вам в рожу. Не-тронь-меня читалось в презрительном взгляде, в очертаниях упрямого подбородка, в непреклонности лба. Угрозу или, сказать, неприступность увеличивала объемистая, сложно устроенная прическа, походившая на опрокинутый рогами вниз полумесяц. Ровно подрубленный на уровне подбородка полумесяц жестко уложенных волос распространялся по ширине до середины плеч, так что надменное Зимкино лицо покоилось в этом обрамлении, как вмурованное. Придавленная грудь упакована в тяжелую, словно броня, негнущуюся парчу.
