— Подать в отставку, — глухо сказал Энгельсов и закрыл глаза. Полковник смягчился: это сразу можно было определить по голосу.
— Вы всегда были прекрасным офицером, Энг… э… э… э… Полковник споткнулся на слове, и голос его опять стал сухим. — Скажу откровенно, мне вовсе не хочется вас отпускать из полка, тем более перед скачками. Мы твердо рассчитываем, что вы выиграете полку переходящий кубок на четырехверстьой барьерной. Ваше решение — делает вам честь. Но ведь для такого офицера, как вы, уйти из кавалерии — самоубийство.
— Самоубийство, — подтвердил Энгельсов и еще крепче зажал глаза. — Но другого выхода нет.
— Есть! — веско сказал полковник. — И я отечески вам его укажу.
Штаб-ротмистр открыл глаза. Полковник сделал многозначительную паузу, подчеркивая значимость предстоящего:
— Перемените фамилию.
Энгельсов дрогнул.
Переменить фамилию? Перестать быть тем, что он есть? Потому что имя это и есть человек. Он пробормотал:
— Переменить?.. Но… мой отец… и мой дед…
— Бросьте! — Полковник дружески положил руку на рукав Энгельсова. Между нами! Если бы вы носили, как я, фамилию Собакина, тогда, конечно, другое дело: древний боярский род, родство с царями, хотя и по женской линии, славнейший герб! Но вы же из остзейских дворян — между нами, дорогой! — это не такая уж высокая марка, чтобы за нее держаться…
Энгельсов вспыхнул:
— Полковник…
Полковник нахмурился. И голос снова, как в начале разговора, стал резок и сух.
— Я не говорю уже о том, что и помимо крамолы, — он опять стукнул перстнем, — немецкая в корне фамилия может также возбудить… Особенно в связи с весьма вероятной войной с Германией… Но мое дело было дать, отечески, совет. Решать — ваше дело.
Он кивнул, показывая, что аудиенция окончена. У Энгельсова похолодели пальцы:
— Я подам рапорт… о перемене…
Собакин подвинул через стол листок: — Пишите. Прошение надо подать на высочайшее имя. По команде, конечно. Вы знаете форму?
— Так точно. Но… господин полковник, я не могу… сразу. Ведь надо найти. Фамилия, это же… это же — надо подумать…
Полковник поморщился:
— Хор-рошо. Подумайте. Но — быстро. Во всяком случае, не позже как через три дня дело должно быть кончено. Это крайний срок: в вечер этого дня в полку не должно быть штаб-ротмистра Энгельсова. На это у меня имеются особые основания. Можете идти.
Энгельсов хотел спросить — какие, потому что лицо полковника приняло особо значительное выражение, но Собакин движением руки оборвал разговор и, только когда штаб-ротмистр был уже в дверях, добавил, в напутствие:
