— С «Э» оборотного.
— Тогда подпишитесь так: «Э», оборотное, точка. Николаевский.
Он провел пальцем по воздуху — крутой и очень красивый росчерк — и подхихикнул:
— Вот мы вам и переменили фамилию. Не Энгельсов, а, скажем, Эраст Николаевский. Чем не фамилия? От имени самого благополучно царствующего…
— В самом деле, — пробормотал Энгельсов. — Да… Очень хорошая фамилия.
Он подписал, стараясь повторить очень понравившийся ему полковничий, пальцем по воздуху, росчерк.
Полковник потянул к себе записку:
— Ну вот, теперь все в порядке. Вы уже догадались зачем? Нет? Неужели не ясно? После ареста всем будет предъявляться, в порядке строжайшего допроса, вот самая эта записка. "Кто такой Николаевский? Охранному отделению известно, что под этим именем скрывается важный государственный преступник. Потрудитесь сообщить, кто он? Где он? Другие партийные клички? Подлинная фамилия?"
Полковничьи усы топорщились, глаза стали темными и сверлящими, словно действительно шел строжайший допрос.
— Они, конечно, с первого же взгляда поймут, чья это записка. И по содержанию, и по подписи… Э. Николаевский. Ребенок расшифрует: Энгельсов от Николая. Ясно как апельсин! Страховка на все сто процентов. Никаких ни у кого подозрений.
— А если кто-нибудь из них скажет — Энгельсов?
Полковник заморгал от неожиданности. Но тотчас выставил перед ним успокоительно ладони:
— Не выдадут. Будьте уверены. Не такая компания! Разве такие выдают?
* * *
Штаб-ротмистр вышел из жандармского в раздумье. Записка, Анна — все это хорошо. И, конечно, полковник совершенно прав: предрассудок глупейший. Но все-таки… где-то очень глубоко, в темном шевелился будто какой-то гад. Зашевелился, еще когда шел разговор с полковником. Он сразу его пригвоздил, как Георгий Победоносец дракона на полковой иконе. Но приколотый гад пошевеливал, должно быть, хвостом, потому что было почему-то нудно.
Он поманил стеком с высокой площадки подъезда извозчика, стоявшего на ближнем углу. Извозчик подобрал вожжи, тронул. Энгельсов стал спускаться, медленно, с таким расчетом, чтобы сойти как раз к тому моменту, когда подъедет пролетка. Так полагается людям хорошего тона: прямо из подъезда в экипаж. Он спускался медленно; медленно и устало спускались тоже, будто со ступеньки на ступеньку, мысли.
А может быть, и в самом деле так будет лучше — Николаевский?
Может быть, судьба? Перст Божий? На все ведь, в конце концов, судьба.
Вспомнилось, что полковник тоже забыл спросить насчет Энгельса и Полынина. Совсем как он сам у Гагарина.
