По двору кучками, торопясь, шли к манежу солдаты. Кто-то окликнул.
— Ау! Ивасенко? К батальонному пакет, что ли? Во-он туда, во флигель, только что прошел.
— Здорово, Машков, — отозвался пришедший. — Это у вас что же за сбор?
— Да вроде как на сходку… Писарь, видишь ты, проболтался: в канцелярии ротной бумага получена, чтоб, как только рабочие бунт кончат, без промедления роту на фронт… А мы ж все — эвакуированные для городской караульной службы, нам в окопы обратно не полагается… Ну, ребята, ясное дело, растревожились. Опять же — события… Ты с чем к нам?
Ивасенко, не отвечая, пошел к манежу. Ворота настежь, гудят солдатские голоса: народу — тысяча будет, не менее. Растерянный стоял в сторонке, к выходу поближе, фельдфебель. Ивасенко окликнул его насмешливо:
— Господин фельдфебель, что ж это у вас митинг не по форме? Надо председателя выбрать.
— Митинг! — огрызнулся фельдфебель. — Еще чего! Где ты митинги у солдат видал? Устав знаешь?
Ивасенко рассмеялся.
— Ты б еще на псалтырь кивнул! Какое в уставе о солдате понятие: не выпячивай брюха да не относи зада. А митинги я на фронте, в Риге, видал, в 249-м когда служил, до переводу.
— Не ври! — оборвал фельдфебель. — Будут на фронте такое терпеть.
— На фронте? — Ивасенко нарочно повысил голос, и тотчас на слово «фронт» потянулись к нему ближайшие солдатские кучки. — Там, безусловно, снарядами кроют и жрать нечего, но в смысле солдатского обращения с здешним не сравнить, как свободно. Начальство там в струне ходит. Знает: ежели что, в первом же бою — пуля в спину.
Солдаты кругом захохотали. Фельдфебель возмущенно подтянул портупею шашки.
— Непотребно выражаешься… За такие слова, знаешь, чего будет.
— А ну, чего? — вызывающе сказал Ивасенко. — Расскажи, я послушаю.
— Буду я с тобой волыниться! — фельдфебель повел плечами с особым достоинством и медленно повернулся к выходу. В воротах он обернулся и добавил многозначительно: — С тобой другие поговорят.
Солдаты вкруг Ивасенко примолкли. Они хмуро смотрели вслед фельдфебелю.
— Донесет, — вполголоса сказал кто-то. — Действительно: очень уж вольно ты говоришь.
— Заговоришь! — отрывисто сказал Ивасенко. — Это что же за жизнь… Мало того, что морду бьют, еще и в народ стрелять заставляют… Утром нынче за Знаменской чего волынцы наделали. Убитых, говорят, подводами возили.
Кругом недалеко стало тихо.
— Ну, то волынцы, — потупясь, казал один из ближних. — Наши павловцы стрелять не станут.
Ивасенко будто только этого и ждал. Он крикнул на весь манеж:
