— Любовь? — Марина покачала головою. — Нет. Любовь не может так оборваться. Значит, это не любовь была, Наташа, милая. И значит лучше, что так случилось…
— Но почему так случилось? Меня мучит, что я понять не могу, почему? Скажи, как по-твоему?
— По-моему? — пожала плечами Марина. — Как я скажу, когда я не видала и не знаю… Наверно… вспомни! — он что-нибудь сказал или сделал такое, что в нем какая-то новая для тебя открылась черта — и черта непереносная, — ты его по-другому в тот миг, и по-верному, поняла…
— Может быть, — безразличным голосом сказала Наташа, не глядя. — Я на следующий день написала, чтоб он больше не приходил. И не нужно, чтоб приходил. А все-таки без него мне трудно, трудно невыносимо… Ведь я теперь совсем, совсем осталась одна. Одна на всем свете.
— Наташа! — вспыхнула Марина.
Наташа вскинула голову.
— Ну да, конечно. Ты же ушла от меня. Да, да, я знаю: я отсталая, по-твоему. У меня, по-твоему, нелепые взгляды. Ты в гимназии еще смеялась: "кисейная барышня". Пусть… Ну, я такая, да. И ничего со мной нельзя сделать. Но все-таки я живой человек. И не могу так — без теплой руки… Ты сама знаешь, чем ты была для меня. А теперь бросила, ушла. Даже не разговариваешь больше. Совсем ты — с другими… Я даже не знаю, с кем…
Марина взяла голову Наташи двумя руками.
— С кем? Если хочешь… я тебе покажу. Хочешь завтра вместе пойдем на демонстрацию… Завтра ведь женский день — день борьбы за женское равноправие.
Она улыбнулась через силу. Не то… Но что с собой сделаешь, когда и жаль человека, а не говорится с ним от сердца всего, по-душевному…
— Пойдем. Это даже твоим взглядам не противоречит… Женское равноправие… А насчет меня… Может быть, действительно я чем-то перед тобой виновата… только не тем, о чем ты говоришь, нет. И у меня ощущение такое, что не я тебя, а ты меня бросила… Честное слово, Наташа.
Сбор был у выборгского Рабочего общества потребителей. Толпа собралась густая — мужчин очень мало, женщины сплошь, — обыкновенные, самого бабьего вида, в платках, в душегрейках, в салопчиках. Наташе не поверилось даже: Мариша? С ними? С бабами этими?
С этими бабами, да. Потому что Марину здесь все почти знали: здоровались, окликали, сбились кругом, расспрашивая о чем-то, о своих каких-то женских делах. Наташа стояла в стороне, как чужая. Да, собственно, чужая и есть. От вчерашнего разговора не отлегло от сердца, тоска не сошла: не та Марина, не прежняя. И не может быть с нею по-прежнему тепло и уютно. Но все равно: некуда больше пойти, лучше уж здесь…
