— Помирать собрался, а лжешь… Я тебе скажу, о чем честные сыны родины думают…
На скамью, неподалеку от "третьего места" во весь рост встал человек без шубы, в одной рабочей рубахе-косоворотке. Адамус рывком перегнулся вперед над барьером:
— Наш… ей же богу… Тот, что с Айваза… На шоссе… со шпиком…
Солдат на носилках испуганно смолк, юркнул головою под одеяло. Застыла на коленях сестрица. В первом ряду, озираясь свирепо, воздвигся полицейский чин в серой офицерской шинели, в белых перчатках. У входных дверей засуетились люди.
Человек на скамейке заговорил, обернувшись лицом к сгрудившимся за бревенчатым барьером сотням:
— Товарищи! В дни, когда тысячи наших братьев гибнут в окопах от снарядов, от газов ядовитых, нам тут балаганы разводят — про веру, царя и отечество. Третий год идет бойня. Третий год роют могилы, третий год от семей отрывают работников, кормильцев, а назад возвращают безруких, безногих калек. Царское правительство за французские и английские деньги, за золото, что растеклось по сановным карманам, за доходы капиталистов, наживающихся на войне, гонит народ на убой. "За царя и отечество!" Ну, царю наша кровь не в новинку, конечно, но отечество тут ни при чем. Не бывать у нас отечества-родины, пока царь на престоле…
Весь балаган на ногах. Ближние попятились от оратора, он стоит один, на самом виду, молодой, черноволосый. Сверху, из-за барьера, видно, как рвется на месте, сквозь густую, сбившуюся толпу, серый полицейский, еще какие-то, по-штатскому одетые, охранные, наверное, люди.
— Заарестуют! — шепчет, сам себя не слыша, Адамус. — Гляди… от Малахова кургана… городовики… через музыку лезут…
— Не дадим! — уверенно отвечает, прямясь, расправляя вокруг себя место, Иван. — Не дадим! Говори, товарищ!
Рабочий кивнул, улыбаясь, на громкий солдатский голос, на поднятую солдатскую руку. И опять по всему балагану перекатами — грозный, нарастающий гул.
— …Солдат под расстрел посылают почти безоружными, без сапог, без теплой одежи, без корму — на верную смерть.
— Правильно! Только бы счет голов был… убойных…
— …А в тылу фабриканты-заводчики, под предлогом военной опасности, совсем закрепостили рабочих, дохнуть не дают… Дороговизна растет, голод стучится во все окна…
— Правильно!.. В деревнях начальство последний скот со дворов сводит, господам на корм… Последний хлеб взяли…
— Товарищи! Долго ль еще будем терпеть молча? Довольно! Долой войну! Долой царя и всю его шайку убийц. Да здравствует революция! Да здравствует Российская социал-демократическая рабочая партия!
