— Не поэт, но… пишу. В «Дне» печатались мои военные очерки. Разве гуманность — свойство только поэтов?
Еще насмешливее сощурились глаза. Наташа растерянно и возмущенно взглянула на подругу, отвела ее руку.
Они вышли вместе.
И вот сейчас — рука об руку, в ночь, морозную, ясную, лунную, на пустом, замершем — ни людей, ни птиц — острове. Ночь. Наверное, два часа уже, не меньше.
Говорить не хочется. А так вот идти, прижавшись друг к другу… Медленно, бездумно по чуть-чуть хрустящему под ногой, чистому, свежему снегу.
Зачернел из-за поворота над белым пологом речки деревянный, нескладный, старый мост. Темные провалы полыней вкруг бревенчатых заледенелых устоев. Андрей и Наташа остановились не доходя. От ощущения, что их здесь никто, ни один живой глаз не видит, что они совсем одни будто во всем мире никого нет, кроме них, а там, за мостом — город… еще только шаг — и опять надвинутся на них дома и люди, тревога, забота, опять закричат в уши сиплыми голосами война, голод, разруха, — захотелось еще теплей, еще ближе ощутить друг друга. Он сбросил перчатку в снег и тихим движением отыскал ее руку. Рука вздрогнула ответным пожатием, крепким и долгим.
Внезапно на мост накатился рокот мотора. Грузная, огромной показавшаяся машина, шевеля откидными крыльями поднятого верха, вскреблась на оледенелое взгробье моста и стала. Дверца откинулась, гулко и коротко взлязгнув металлом. На дорогу выскочил офицер, чуть шатнулся на скользком раскате и осмотрелся во все стороны.
Было в этой фигуре, высокой и стройной, в серебряных погонах, вспузырившихся на сжатых хищным движением плечах, в башлыке, до самых глаз окутавшем лицо, столько настороженной угрозы, что Андрей и Наташа невольно пригнулись, шагнули в сторону, прочь от дороги, в сугробы, к берегу, в самую темь густо столпившихся здесь деревьев.
Приглушенно рычал на холостом ходу мотор. Офицер отошел на середину моста, осмотрелся еще, успокоенно мотнул головой, вернулся к машине. Шофер, приземистый, в барашковой шапке, тоже до глаз замотанный башлыком, торопливо выскочил из кабинки. Мелькнула еще голова, в офицерской фуражке и башлыке. По мерзлым доскам настила глухо затопали ноги, чуть прозвенела четким холодным звоном шпора.
Все трое, толкаясь плечами, нагнулись у дверцы. Распрямились, шагнули покачиваясь… Под лунным светом ясно увидели Андрей и Наташа: над серым брусом перил выпятились вперед, к реке, над рекою, ноги, странно прижатые друг к другу. Хлестнулись вдогон отвернувшиеся было назад тяжелые полы меховой роскошной шубы, всползло туловище, под мышки подхваченное руками в белых перчатках. Еще прозвенели шпоры, торопливо и перебойно, — и в шесть рук, приседая в коленях от натуги, люди завалили тело плечами на перила.
