Коротыга оскалился:
— Беспокоишься? Будь спокойненький. Держи вправо.
Сосипатр приостановился.
— Вправо? Почему? Завод же — в той стороне. Там дорога.
Коротыга захохотал.
— Какая дорога, ты раньше спроси.
Догадка нежданная рванула мозг. Но раньше, чем Сосипатр успел двинуться, выпростать глубоко задвинутые в карманы руки, назвавшийся Климом схватил крепкой и сноровистой хваткой за локти. С двух сторон глянули в упор, в лицо револьверные дула.
— Не рыпайся. Порешим на месте. Имеем благословение.
Сосипатр стиснул зубы. Руки так и остались в карманах.
— Сволочи!
"Клим" загоготал гусем из-за спины.
— Какие есть. С тем и бери.
Бородатый уже шарил по карманам. Паспорт, рабочий знак, кошелек, в кошельке — семьдесят три копейки.
— Эх… ты… государственный банк! Направо пошли, целинкой, ребята. На шоссе выйдем, что мимо сто восемьдесят первого казарм. Тут всего ближе… Прямо к «Крестам» потрафим, на ихнюю новую квартирку.
— Неудобно, — басом сказал бородатый. — Там у казарм день и ночь солдаты учатся.
— Ну и что с того? Солдат — казенный человек, — резонно возразил «Клим». — В случае чего он ему еще в затылок прикладом поддаст. Видал, какой у него затылок располагающий. Дурного слова не скажешь: красивый парень, только что не в теле — не тот харч. Небось, которым девкам от тебя мор? Был, надо сказать, как нынче ты свое отгулял: теперь пусть за тебя другие побалуются.
Глава 8
Сто восемьдесят первый
На снежной полянке против красных кирпичных низкорослых казарм, у самой лесной опушки, поеживаясь в зябких, "рыбьим мехом" подбитых шинелях, стоял, развернувшись в одну шеренгу, пехотный взвод. За левым флангом присел на пенек унтер-офицер: винтовка прикладом в снег — штык вверх, в небо; на штыке — зеркальце для проверки прицела.
Ни офицеров, ни фельдфебеля нет. Господа командиры ходить на строевые занятия не утруждаются: и скучно и утомительно. Отдуваются одни унтеры.
Унтер скомандовал лениво:
— По зеркалу, пальба с колена! Пли!.. Э, кобыла!.. Куда свалил дульную часть, дергун!
Очередной стрелок (стрельба одиночная), мешковатый солдатик, отвел сердито глаза.
— Руки смерзли. Второй час по плацу валандаемся… Опять же — ветер. Разве мыслимое дело…
— А тебе что? — завалил корпус назад унтер. — Кресло прикажешь, да еще под зад керосинку… греть… Богу воздай, что еще пузо не голое… На фронт пойдем, там, брат, и вовсе казенной частью к земле примерзнешь.
Он рассмеялся. Но смех не передался по шеренге.
— Ладно. Три шага влево. Постой-ка навытяжку, горяч больно. Следующий. А, Адамус? Здорово… С утра не видались… Как стоишь! Подпоясали гуся на мороз! Подтянись! Солдат при всех обстоятельствах бравый должен быть… А у тебя — тем более, имя — знаменитое: Адамус. Всякая собака обязана кличку свою оправдать. Адам — первый человек был, сам господь бог из навоза кухарил, до своего подобия возвеличил, а в тебе — какое подобие? Один навоз. Ну, что скажешь?
