— Не считаю ушибом, — сказал Густылев. Он смотрел в сторону, но говорил твердо. — Убежден, что для русского марксиста правильный путь может быть только один — участие, то есть, точнее и правильнее сказать, помощь пролетариату в экономической (он особо резко подчеркнул это последнее слово) борьбе совместно с либерально-оппозиционными деятелями всей страны. Да, да, да, мы слов не боимся: «либерально-оппозиционными»! Это есть путь подлинного, демократического марксизма. А то, что Ленин называет марксизмом и хочет навязать своей «Искрой», — направление, способное лишь загнать нас еще глубже в ненужное, насмерть губящее нас подполье. «Политическая организация рабочего класса», «самостоятельная рабочая партия»… С ума сойти! Только в Женеве, в безнадежном отрыве от русской действительности, могут прийти в голову такие мысли…
Бауман, посмеиваясь, прислонился плечом к косяку окна:
— Не расходуйся, дорогой мой: это ж все слышано-переслышано… Только что ж это меня Григорий Васильевич, московский главарь ваш, в заблуждение ввел? Он о тебе так говорил, что я понял: ты искровец… Что он, хотел меня, как начальник станции — графиком не предусмотренный поезд, в тупик отвести, на непроезжий путь? Или надеялся, что я тебе раскрою искровские планы, а ты…
— Он просто конспиративен, как надлежит настоящему партийному работнику, пожал плечами Густылев. — Надо думать, ты получил явку к нам сюда раньше, чем выяснилось, что ты ленинец.
— Ну ясное дело! — рассмеялся Бауман и перешел к столу. — Вы дело перевели форменно на военное положение. «На тропинку войны», — вспомнил он рыжего. Кстати: ты мне чаю не дашь? Я, говоря откровенно, по дороге озяб… Так как насчет планов?
Густылев фыркнул раздраженно:
— Ваших планов?.. Но ведь Ленин их распубликовал с совершенной откровенностью, к всеобщему сведению. О том, что он высылает агентов и зачем он их высылает, мы прочитали в номере четвертом «Искры» — «С чего начать?»
— Обязательно! — хладнокровно подтвердил Бауман. — На то и правда, чтобы о ней говорить во весь голос.
Опять хлопнула наружная дверь. И тотчас — быстрый и легкий стук.
— Кто? — окликнул Густылев нарочито визгливо.
Женский грудной, звучный голос откликнулся:
— Ирина.
— А, Гзовская?! — Бауман отодвинул ногою оставленный у двери чемодан и нажал дверную ручку, раньше чем Густылев успел открыть рот. — Пожалуйте!
Ирина оглянула его с порога недоуменно. И совсем хмуро скосил глаз из-за Ирининого плеча на элегантный костюм незнакомца Козуба.
