Да. Ветер засвистал в левое ухо — до тех пор он бил прямо в лицо. Значит, был поворот. Или ветер переменился?..
Стоять нельзя: проводник уходит дальше с каждой секундой. Человек шагнул наугад вправо. Но снег стал глубже. Человек повернулся еще раз, ногою нащупывая упор, — и потерял направление вовсе.
Тогда он крикнул, крикнул так, что, казалось, кровь брызнет из глаз от натуги, но только по этому напряжению уверился, что действительно крикнул: голоса он даже сам не слыхал.
Время шло. Обмороженное лицо не чувствовало ледяных уколов. Человек продвигался ветру навстречу, упрямо проламывая дорогу сквозь глубокие заносы, по целине. Он поймал направление ветра — пошел так, как шел раньше: чтоб било прямо в лицо. Главное сейчас — не закружить, не пойти по кругу, по собственным заметенным следам…
Он считал шаги — это помогало держать себя в руках, думать только о том, о чем сейчас надо было думать: о марше сквозь пургу, по прямой, на прорыв где-то здесь, за вьюгой, залегшей границы… Она должна быть близко совсем. Каждый момент может вздыбиться из-под снегов полосатый столб с распластанным черным клювастым одноглавым германским орлом. Или двуглавым российским.
Через каждые десять шагов человек останавливался передохнуть, прислушаться. И тотчас бесшумно и быстро нарастал кругом него — к поясу, плечам тянувшийся — вязкий сугроб. Задержись — похоронит.
Вдруг совсем близко вспыхнул сквозь пургу желтый негаснущий огонек.
Не теряя секунды, коленями разрывая снег, — к нему.
Огонек мигнул, отодвинулся — на два, на четыре, на шесть, на десять шагов. Он был будто недвижен — и все-таки уходил все дальше и дальше, в снежную ночь. Но человек уже понял; он шел все увереннее, убыстряя шаг. Еще раз провалился в снег по пояс-канава. И сразу, крутым подъемом, нога поднялась на мощеный каменный настил. Дорога шоссированная, проездная, главная. Ясным очертанием встала на придорожье часовенка с мерцающей за стеклом тусклой лампадкой.
Безлюдье. Буран. Часовня в пустом поле… Как в сказке.
Человек усмехнулся и подошел к часовне вплотную.
Лампадка теплилась с подветренной стороны. Здесь, под укрытьем высокой мраморной кладки, было тише, чем в открытом поле, хотя и здесь забросано было снегом стекло, за которым, глубоко врезанная в камень стены, виднелась икона.
Человек прижался спиною к стеклу. Если плотно прижаться, совсем не чувствуешь ветра: сверху широкий карниз, с боков резные колонки, — укрыто. Можно чуть переждать, пока хоть немного утихнет буран: ведь теперь уже все равно черт ее знает, где она, граница. Да и метель как будто слабее метет…
