Любка, Любка! Как она шла. Как дышала…
Настя покрутилась в избе, в печке чугуны переставила. Помыла запыленные ноги, надела шелковые голубые носочки и туфли коричневые, не такие, как у Любки, «вихляющие», — поскромнее. На плечи косынку накинула, не такую, как у Любки, «пожарную», — поскромнее. Посидела у окна, облокотясь о подоконник, шершавый и в трещинах. Подумала: «Починить бы подоконник-то, через него дом гниет». И тут же решила: «А черт с ним». Потянулась, с хрустом заломив руки, сказала громко:
— Ах, пойду прогуляюсь. — Сказала, словно в избе был еще кто-то. Словно мать на нее глядела.
На улице Настя ступала осторожно, чтобы туфли не замарать. Прогулялась туда и обратно. Подумала: «Не сходить ли в село к тетке? — Да и вспомнила: — Кажись, соли нет. Ну да, вся соль в коробочке кончилась… Зайду-ка я к Любке за солью».
Уже в сенях ударил в Настю мужской запах. Она остановилась, перевела дыхание. Но, так и не отдышавшись, толкнула дверь. И когда сказала: «Здравствуйте вам», голос ее был неестествен, ноздри раздуты, по скулам белые пятна.
Немец и Любка сидели у окна. Немец завязывал что-то в узел. На столе стояли консервы и сахар. Настя кинула взгляд на постель — не смятая.
— Люба, я к тебе за солью. Соль кончилась. А как без соли? Хотела в село идти к тетке, прохожу мимо твоей избы, думаю — дай зайду. Может, есть.
— Найдется. И соль. И сахар,
«Ишь, шкура, как притворяется. И постель успела убрать».
Настя приблизилась к столу, покусывая губы и все больше бледнея.
— У тебя гости. Я в другой раз.
«А фриц симпатичный. Волос волной. Щеки бритые. Одеколоном пахнет, как от артиста…»
— Мне пора, — сказал немец.
Любка поднялась.
— Чего же так скоро? Не посидели. Погостите еще. Я самовар поставлю.
— Спасибо, — сказал немец.
И Настя отметила: «Ишь ты, даже «спасибо» знает. Видать, не злой. Видать, на войне-то не по своей воле».
— А такой товар вам не нужен? — спросила Любка и, хохотнув, шлепнула Настю по заду. — Что надо товар, деликатный. По спецзаказу. Экстра. Настю охватило огнем.
— Ну что ты, шальная, — прошептала она. — Не слушайте ее, господин немец.
Немец оглядел Настю, как телку. Сказал спокойно, но все же с вежливой извиняющейся интонацией:
— Это есть.
Настя оперлась рукой о стол. Жар гудел по всему телу.
— Я за солью, — пробормотала она. Почувствовала Любкину руку на своем плече. Услышала Любкин голос:
— Заходите, гер доктор, гостить.
Немец закинул за плечо сумку, в одну руку взял узел, в другую часы деревянные с кукушкой и пошел. Наклонился в дверях, чтобы не стукнуться головой о притолоку, и вот так, стоя стручком, объяснил, что ему для здоровья нужно спать с красивой женщиной раз в неделю. Поднял руку к фуражке и вышел.
