Я хотел было вынуть из сумки приобретение от К. В., рассмотреть его повнимательнее, но отказал этому намерению.
Номер был нынче простой, спокойный, без экстренного прибытия тассовских восковок с официальными документами, потребовавшими бы переверсток первой, а то и остальных полос. А потому сигнал пришел в два ночи, и я спустился в приемную Главной редакции. Был готов задать вопросы Глебу Ахметьеву, коли бы он там оказался. Но нет, по отделу Глеба дежурил Мальцев. Меня определили в машину для развоза именно с Мальцевым, Башкатовым и Чупихиной, а стало быть, высаживать первым следовало меня.
Мы докатили до угла Трифоновской и Третьей Мещанской. Шофер Володя спросил:
– Ну что? Подбрасывать тебя в переулок, к дому? Или…
Заезжать в переулок желания у него явно не было, да и пассажиры “Волги” зевали.
– Я здесь выйду, – сказал я.
– Ну смотри… – словно бы в сомнениях произнес Володя. – А то ведь дождь и темень…
– Он не из тех, кто может размокнуть или убояться, – пропела Лана Чупихина, одна из наших редакционных красавиц. – Ведь так, Василек?
– Уже и Василек? – удивился Мальцев.
– А кто же он? Василек! – подтвердила Чупихина. – Василек и есть!
– Василек, Василек! – успокоил я Мальцева и захлопнул дверцу “Волги”.
Дождь сыпал мерзкий. Застегнув молнию куртки, вздернув воротник, я стал подниматься Третьей Мещанской к своему переулку мимо холма с церковью Трифона в Напрудном, в чьей истории имелся сюжет с участием Грозного Ивана и его соколов. Холм был некогда высоким берегом речки Синички, упрятанной под асфальты. В часы гроз и ливней Синичка именно здесь выбурливала люками из недр, создавала пруд, останавливавший движение трамваев и позволявший ребятне плавать посреди Трифоновки. (И я плавал.) А однажды здешний холм стал берегом то ли Волги, то ли Каспийского моря. Снимали “Вольницу” по Гладкову, нагнали массового мосфильмовского простонародья начала века с разноцветьем костюмов, “языки многие и одежды”; с удивлением и беспокойством прохаживался в толпе, не оживленной еще мотором, ученый верблюд, приведенный олицетворять заволжские степи и пустыни матушки России и ее киргиз-кайсацкой орды.
– Эй, мужик! Подойди к нам! – грубо и властно оборвали мои видения.
Трое мужчин или парней стояли на моем пути, в темени, очередной фонарь служил обществу метрах в пятидесяти за ними. Слева от меня через улицу был проходной двор, каждой штакетиной мне известный. Следовало сейчас же рвануть туда, но я посчитал, что так будет нехорошо.
