от двойного узла. Он уже знал, что у меня погиб отец и что я тяжело переживаю постигшее нашу семью несчастье. Когда Ларри позвонил мне и предложил участвовать в гонках, я, решив, что он хочет отвлечь меня от горьких мыслей, послала его ко всем чертям. Сказала, что сама справлюсь с бедой. В конце концов, проявив максимум такта, он все же уговорил меня. И я отлично справилась со своей задачей. Те гонки мы выиграли. С тех пор уже прошло два года.
Бонита потянулась к пепельнице за сигаретой, но, увидев, что та, пока она ела и говорила, догорела до самого фильтра, затушила ее и взяла новую. Сделав глубокую затяжку, девушка выпустила клуб табачного дыма и, помахав рукой, разогнала его.
– Вот, морячок, каков на самом деле Ларри, – подытожила она. – И меня совсем не волнует, что ты думаешь о нем. Он из тех людей, которые всегда придут на помощь. Я точно такая же. Иногда. Да только я не так близко к сердцу принимаю чужую беду, как Ларри. Этой его слабостью она и воспользовалась, женив Ларри на себе. Поплакалась ему в жилетку, а он, чтобы ее утешить, взял да и сделал ей предложение.
– Откуда тебе это известно? – спросил Янг. Бонита рассмеялась:
– Как откуда? Послушай, морячок, за развитием их, с позволения сказать, любовного романа я следила, находясь на борту «Кометы». Каждое воскресенье, в дождь и в солнечную погоду, Ларри рассказывал мне, что там у них произошло за неделю. То лето запомнилось мне как жуткий сон. Его дражайшей Элизабет я тогда еще ни разу не видела, но знала, что она его недостойна. Мне чертовски надоело играть роль его младшей сестренки, которую он называл Зайчиком. К тому времени Ларри перестал быть для меня идолом, но, когда после свадьбы я впервые увидела их вместе, меня чуть не стошнило. Она оказалась точно такой, какой я себе ее и представляла.
– Что же тебе так в ней не понравилось? – спросил Янг. Бонита смерила его взглядом и дернула плечиком.
– О нет, для замарашки с Юга Элизабет довольно хорошенькая, – ответила она. – Вид у нее сексапильный, но она жуткая грязнуля и неряха. Чулок без спущенных петель я никогда на ней не видела. И дело вовсе не в ее внешнем виде, а в том, как она себя ведет. Оно и понятно: откуда она могла набраться хороших манер, если всю жизнь воспитывалась с собаками, а первые туфли надела лишь в пятнадцать лет. А меня ничто так в человеке не раздражает, как его фальшивая утонченность. Здесь у нас в глубинке есть пожилые дамы, вроде тети Молли Парр, которые фальшь чувствуют за милю. Таких бабулек провести трудно. Так вот, как-то две такие старушки своими вопросами загнали Элизабет в угол. «Моя дорогая, ты такая хорошенькая, – сказала ей одна из них. – Ты, случайно, не родственница Вирджинии Саттер?» А девичья фамилия Элизабет как раз Саттер. Бедняжке ничего не оставалось, как ответить им, что никакой Вирджинии Саттер она не знает. В тот момент мне даже стало ее немного жалко. А потом она с гордым видом добавила, что у ее отца в Темперансе, штат Джорджия, салун. Эта дурочка считала, что после такого ответа старушки должны были заткнуться. Боже, да кто в наше время обращает внимание на то, из какой ты семьи! Сейчас этим никого не удивишь. Так нет, эта хвастушка балаболила в том же духе и этим ничего, кроме насмешек, у бабуль не вызвала. Они затерзали ее ехидными вопросами, и та, не зная, что и как отвечать, в слезах убежала.
