– Может, он фискал Святого Трибунала!
Вот уж чего Джаред никак не ожидал услышать. И главное, никак не опровергнешь. Но Диниш в ответ расхохотался.
– Ты слишком долго проторчал в Тримейне, парень, и наслушался про Дом Трибунала. Подумай своей тупой башкой, зачем засылать к нам фискала, когда церковь и так нас за людей не считает!
А ведь и правда, подумал Джаред. Актеров запрещено венчать и хоронить на кладбище. Как пришлось ему однажды слышать от одного проповедника-францисканца, все имеют надежду на спасение и жизнь вечную, кроме женщин, евреев и комедиантов. И действительно, актеров никогда не подозревают в ереси, поскольку они осуждены заранее.
Сраженный Матфре пробормотал:
– А может он наводчик у каких-нибудь… Скьольды, говорят, опять пошаливают…
– Ну, умен! Где Скьольды, и где мы? Поехали, – Диниш, предложивший незнакомцу сопровождать актеров просто из любезности, готов был защищать его, чтобы показать, кто в труппе хозяин.
.
Матфре не стал более возражать, и удалился, ворча: – Приходят тут коновалы…
А может, Диниш вовсе не из принципа настоял на своем, – осенило Джареда. Слово «коновал» многое объясняет. Сами комедианты на здоровье, похоже, не жалуются, а зато лошади их нуждаются в присмотре. Что ж, придется припомнить цыганскую науку…
8. Тримейн. Дом с яблоком.
На полке стояли чаша и зеркало. Чаша была серебряной, а зеркало бронзовым, старинным, очень тусклым, Нынешние модницы, узнавшие цену блестящей амальгаме, отвергли бы его с презрением. Лабрайд тоже не смотрел в зеркало, но совсем по другой причине. Он взял в руки чашу, подышал на нее, в задумчивости посмотрел, как выведенные черные геометрические узоры на поверхности покрываются туманом. Только узоры – чередующиеся квадраты, круги, звезды и спирали. Никаких надписей. И только снаружи. Изнутри чаша была гладкой и казалась тем же зеркалом, но вогнутым. Потом он решительно вернул чашу на место, и захлопнул резные дверцы шкафа.
Вызвал слугу и сказал:
– Подавай ужин и ложись спать. Дверь запер?
– Давно уже!
Но, хотя поданная еда стыла, а вино согревалось, Лабрайд не спешил ужинать. Он приоткрыл окно и уселся напротив в кресле, словно любуясь картиной в раме. Законы города Тримейна требовали, чтобы в ночные часы окна запирались ставнями, ради пресечения воровства и разбоя. Но окно кабинета выходило на реку, а всякий знает, что ночной дозор шляться вдоль реки не будет. А те, кто там шляется, не побегут в ратушу с доносом.
