— Я вполне смирился с тем, что она целый год будет считать меня тираном.
— Целый год! — с усмешкой повторил Морис.
— Целую жизнь, если угодно! Я ли сделаю ее несчастной, или вы — разница невелика.
Тут Морис все же вышел из себя.
— Ну знаете ли, это просто невежливо! — воскликнул он.
— Вы меня вынудили. Вы слишком настаиваете.
— Я многое поставил на карту.
— Не знаю, что вы поставили, — сказал доктор. — Во всяком случае, вы проиграли.
— Вы уверены? — спросил Морис. — Вы уверены, что ваша дочь откажется от меня?
— Я говорю, конечно, о вашей партии со мной: ее вы проиграли. Что же до Кэтрин — нет, я не уверен, что она от вас откажется. Но, я думаю, это весьма и весьма вероятно, поскольку, во-первых, я настоятельно ей посоветую так поступить, во-вторых, я пользуюсь уважением и любовью своей дочери, и, в-третьих, она всегда прислушивается к чувству долга.
Морис Таунзенд снова принялся за свою шляпу.
— Я тоже пользуюсь ее любовью, — заметил он, помолчав.
Теперь и доктор впервые выказал признаки раздражения.
— Это что же — вызов? — спросил он.
— Называйте как хотите, сэр! Я от вашей дочери не отступлюсь.
Доктор покачал головой.
— Не думаю, что вы станете всю жизнь вздыхать и тосковать о Кэтрин. Вы для этого не созданы, ваша судьба — наслаждаться жизнью.
Морис рассмеялся.
— Тем более жестоко с вашей стороны противиться моему браку! Намерены ли вы запретить дочери видеться со мной?
— Она не в том возрасте, чтобы ей запрещать, а я не персонаж старинного романа. Но я ей настоятельно порекомендую порвать с вами.
— Я думаю, она не послушается, — сказал Морис Таунзенд.
— Возможно. Но я сделаю все, что в моих силах.
— Она зашла уже слишком далеко, — продолжал Морис.
— Слишком далеко, чтобы отступить? Тогда пусть просто остановится.
— Слишком далеко, чтобы остановиться.
С минуту доктор молча смотрел на него; Морис уже взялся за ручку двери.
— Вы говорите дерзости.
— Больше я ничего не скажу, — отозвался Морис и, поклонившись, вышел.
Можно подумать, что доктор был слишком утерей в своей правоте, и именно такого мнения держалась миссис Олмонд. Но, как сказал доктор Слоупер, он составил мнение о Морисе Таунзенде; это мнение он считал окончательным и менять его не собирался. Всю жизнь доктор занимался изучением окружающих (это входило в его профессию), и в девятнадцати случаях из двадцати его оценка оказывалась верной.
— Может быть, мистер Таунзенд как раз двадцатый случай, — предположила миссис Олмонд.
— Может быть, хотя и сомнительно. Однако, чтобы не вынести предвзятого суждения, я все же произведу еще одну проверку: поговорю с миссис Монтгомери. Почти уверен, что она подтвердит мою правоту; но тем не менее не исключаю и обратное — она может доказать мне, что я совершил величайшую ошибку. В таком случае я принесу мистеру Таунзенду свои извинения. Я помню твое любезное предложение. Но, право, нет нужды приглашать ее сюда, чтобы нас познакомить. Я просто напишу ей откровенное письмо, расскажу, как обстоит дело, и попрошу разрешения навестить ее.
