— Может быть, вы ошиблись.
— Ну да! Вот спросите его и сами увидите.
— Нет, уж лучше я не буду его спрашивать — вдруг окажется, что вы правы?
Морис состроил притворно-трагическую гримасу.
— А возразить ему вам было бы неприятно?
— Я никогда ему не возражаю, — сказала Кэтрин.
— И вы будете слушать, как меня ругают, и не раскроете рта в мою защиту?
— Отец не станет вас ругать. Он слишком мало вас знает.
Морис Таунзенд громко рассмеялся, и Кэтрин снова покраснела.
— Я вообще не буду говорить с ним о вас, — сказала она, пряча свое смущение.
— Что ж, прекрасно. И все же я предпочел бы услышать от вас иной ответ. Я предпочел бы, чтобы вы сказали: "Если отец не одобряет вас, мне это совершенно не важно".
— Напротив, это очень важно! Я бы так никогда не сказала! — воскликнула девушка.
Он смотрел на нее, слегка улыбаясь, и доктор — если бы он в эту минуту наблюдал за Морисом Таунзендом — заметил бы, как в его милых, приветливых глазах мелькнул нетерпеливый огонек. В ответе его, впрочем, не было ни капли нетерпения; он только трогательно вздохнул:
— Будем надеяться, что мне удастся его переубедить!
Позже, в разговоре с миссис Пенимен, молодой человек высказался более откровенно. Но сперва, исполняя робкую просьбу Кэтрин, он спел несколько песен; нет, он не льстил себя надеждой, что это поможет ему расположить к себе ее отца. У Мориса был приятный мягкий тенор, и, когда он кончил петь, каждый из присутствующих издал какое-нибудь восклицание — лишь Кэтрин напряженно молчала. Миссис Пенимен объявила его манеру исполнения "необычайно артистичной", а доктор Слоупер сказал: "очень проникновенно, очень"; сказал во всеуслышание, но тон его при этом был несколько суховат.
— Я ему не понравился, вовсе не понравился, — проговорил Морис Таунзенд, обращаясь к тетке с тем же заявлением, какое раньше сделал племяннице. — Он меня не одобряет.
В отличие от своей племянницы, миссис Пенимен не стала требовать объяснений. Она тонко улыбнулась, словно все сразу поняла, и — опять-таки в отличие от Кэтрин — даже не попыталась возражать.
— Но это же совершенно не важно, — негромко проговорила она.
— Вот вы умеете сказать то, что надо! — сказал Морис к великой радости миссис Пенимен, которая гордилась тем, что всегда умела сказать то, что надо.
При следующей встрече со своей сестрой Элизабет доктор сообщил ей, что познакомился с протеже Лавинии.
— Сложен прекрасно, — сказал доктор. — Мне как врачу приятно было видеть такой превосходный костяк. Впрочем, если бы все люди были так сложены, они не слишком нуждались бы в докторах.
