Мягко покачиваясь под стук колес поезда, Ганс отсутствующим взглядом смотрел на снег, опускавшийся на окно, словно кружевная занавеска, и почувствовал, как душа полнится печалью и угрызениями совести. Он закрыл глаза. Нет… не Железный крест… Из Освенцима ему в «награду» достались золотые часы, снятые с мертвого еврея.
– О боже! – прошептал он и отстранился от окна. Он провел рукой по лбу и обнаружил, что страшно потеет. Воспоминания возвращались, они стали ему невыносимы. Если бы только можно было с кем-нибудь поговорить! Но с кем? Кто во всем рейхе спокойно и с пониманием выслушает ужасный секрет, который он хранил? И даже если бы такой человек нашелся, как мог бы он, роттенфюрер СС Ганс Кеплер, раскрыть то, что знал, не став предателем рейха?
– О боже… – простонал он.
Поезд мчался навстречу снежному утру, и Кеплер, сидя один в купе, потел и дрожал под складками серой униформы. «Две недели, – грустно подумал он. – На две недели избавиться от того места… Придется все обдумать, снова обрести себя».
Поезд издал неприятный визг и напомнил молодому роттенфюреру другой визг, который он услышал еще там. Там в Освенциме, Аушвице…
В Зофии снег падал так же густо, покрывая тихие улицы убаюкивающим белым одеялом. Однако спокойный пейзаж обманывал – не все в это священное утро зажигали свечи на рождественских елках или жарили гуся. Фермер по фамилии Милевский, занимавшийся выращиванием пшеницы, нетерпеливо подгонял лошадь по скользкой мостовой. В этот внешне мирный рассвет не было никакой необходимости торопиться, однако Милевского подгоняло то обстоятельство, что в глубине его повозки без сознания лежал человек, из ран которого сочилась кровь. Он остановился у боковой двери массивного здания из серого камня, больницы города Зофии, спрыгнул на снег и попытался успокоить лошадь. Животное, почувствовав в телеге свежую кровь, металось в упряжке.
Спустя мгновение из двери вышли два пожилых санитара в белых халатах и, не говоря ни слова, начали перекладывать жертву на носилки. С побелевшим лицом Милевский искал сигарету и молча наблюдал, как обнаженного мужчину, завернутого в перепачканный кровью брезент, вытащили из глубины его телеги и переложили на носилки. Санитары, скрипя ботинками на снегу, торопливо понесли свою ношу к ярко освещенной двери и скрылись внутри. Он продолжал курить сигарету и с философским спокойствием смотрел на то место, где лежал раненый человек. Фермер думал, что какую-то часть этих пятен крови так и не удастся смыть.
