Отец Вайда взглянул на собачонку, свернувшуюся на его коленях, и ответил:
– Я отпустил ему грехи.
В комнате снова наступила тишина, на этот раз к ней примешалась горечь и тревога.
– Ян, мне хотелось бы помочь ему. Я не желаю, чтобы он туда вернулся.
– Что? Помогать эсэсовцу? Вы сошли с ума, мой святой друг. И что же вы могли бы сделать? Или я? Что бы мы ни придумали, это поможет лишь на время. Вероятно, я придумал бы какой-то медицинский повод, чтобы продлить его пребывание в Зофии, но в конце концов ему придется вернуться, Пиотр. – Ян выпрямился и посмотрел священнику прямо в глаза. – А есть другие лагеря смерти?
– Я слышал о Майданеке недалеко от Люблина. Думаю, еще есть много других лагерей. Ян, пора начать сражаться.
– Вы думаете, что мне этого не хотелось бы? – громко, чуть не крича, спросил Шукальский. – Вы думаете, я не стремился попасть в армию? Мне отказали из-за покалеченной ноги. Итак, пока Польша беспомощно распростерлась перед нацистами, мне остается лишь безучастно наблюдать. А теперь вы приходите и обвиняете меня…
– Ян, я вас не обвиняю.
– Вдруг все ваши заботы сосредоточились на одном нацистском ублюдке…
– Ян, – сказал священник тихо, – я думаю лишь о других, о тех, которые остались в Освенциме. Я тоже не смог участвовать в войне, но если Бог решил возложить на меня задачу – не дать этому солдату убить еще больше людей – тогда я выполню ее.
– Святая Божья Матерь, смотрите правде в глаза! Троньте нацистов хоть одним пальцем, и вы станете причиной гибели всей Зофии.
Под покровом темноты предрассветного часа Давид Риш и Авраам Фогель, словно тени, пробирались через Зофию. Они внимательно высматривали патрульных и избегали освещенных улиц, молодые люди остановились на окраине городка у небольшого завода красок и лаков. Нацисты прибрали его к рукам и использовали для технического обслуживания военного транспорта. Давид и Авраам быстро и тихо проникли внутрь здания, чтобы найти нужные реактивы. Им это почти сразу удалось, после чего они спешно покинули завод и слились с ночью, не оставив следов своего визита. Юноши быстро вернулись в пещеру у реки с двумя ценными призами: азотной и серной кислотой.
Дитер Шмидт, гауптштурмфюрер гестапо, последний раз взглянул на себя в зеркало. Отражение, нагло смотревшее на него, внушало страх. Дитер не страдал излишней скромностью и всегда приходил в неописуемый восторг от своего образа. Он обожал смотреть на себя в зеркало. Униформа была безупречна. Ее сшили из материала грозного черного цвета, чтобы подчеркнуть элитный имидж гестапо, изогнутую фуражку украшали дикарские символы – череп и скрещенные кости, петлицы пронзили отличительные знаки СС – молнии, на сверкающей бляхе ремня выбит гордый девиз СС: «Честь для нас равна верности». Форму дополняли сверкающие черные сапоги, повязка со свастикой на левой руке, отполированные пуговицы, ослепительно белая рубашка и черный галстук. Осталось лишь надеть черную кожаную шинель до колен, черные кожаные перчатки – и получится зрелище, захватывавшее дух Дитера Шмидта.
