Она замолчала. Ей было трудно говорить.
— И что же потом случилось?
Никита спросил об этом совершенно спокойно, и сочувствия в его голосе не прозвучало. Но это его спокойствие не оскорбляло, а как-то отрезвляло. Мадина посмотрела на него с благодарностью.
— Ничего, — ответила она. — Я забеременела, и он сказал, что ребенка не хочет и никогда не захочет.
— Так ты беременна? — с живым интересом спросил Никита.
— Нет. Выкидыш.
— Жаль, — сказал он. И уточнил: — Тебя жаль. Тебе это, конечно, показалось вселенской катастрофой.
— Никита! — укоризненно сказала Мадина. — Ну зачем ты так?
— Затем, что тебе имеет смысл взглянуть на все это под другим углом зрения. Ты собиралась родить ребенка, несмотря ни на что? И растить его одна?
— Да, — кивнула Мадина.
— Ну так ведь ты в любую минуту можешь это сделать! От любого подходящего мужчины, с которым познакомишься на курорте и с которым без сожаления распрощаешься уже по дороге в аэропорт. В конце концов, просто от донора спермы. Ну что ты так смутилась? Сама сказала, что тебе тридцать лет и ты не девочка, — усмехнулся Никита.
— Нет, ничего… — смущенно пробормотала Мадина. — Но все-таки мне кажется, это не все равно, от кого.
— Пока ты своего возлюбленного живо помнишь, согласен, тебе будет нравиться, что младенец похож на него, и напоминает тебе о ваших счастливых днях, и все прочее в том же духе. Но как только ты его забудешь, а ты его забудешь, — остановил он попытавшуюся возразить Мадину, — чуть раньше или чуть позже, неважно, — так вот, когда забудешь, тебе станет совершенно все равно, на кого похож твой ребенок. Это будет просто твой ребенок, и ты просто будешь его любить, без возвышенных отвлеченностей. Поверь мне, это так. Поэтому успокойся и подумай о другом.
— О чем? — спросила Мадина.
Ни один разговор в ее жизни не вызывал у нее такого жгучего интереса! Только с Альгердасом… Но с ним не интерес был, а совсем другое.
А в разговоре с Никитой она чувствовала именно интерес, и очень сильный, очень какой-то насущный интерес.
— О своей дальнейшей жизни.
— А что о ней думать? — пожала плечами Мадина. — И почему о дальнейшей? Моя жизнь уже есть. Идет себе как идет.
— Мадо! — Никита поставил бокал на стол так сердито, что из него выплеснулось вино и мгновенно впиталось в вышитую белой гладью скатерть. — Тебе нельзя быть такой дурой!
— Почему? — улыбнулась Мадина. — Почему именно мне нельзя быть дурой?
— Потому что ты ею не родилась. И не для того ты прочитала кучу книжек, чтобы в жизни утешаться пошляцкой философией.
