— Рабочие были с вами непочтительны? Я предупреждал вас, мадемуазель Берже, что первое время вы должны вести все переговоры только через меня и Машадо. Но… замечаете, что он абсолютно не понимает нас?
— Вы знаете местные наречия. Попробуйте хотя бы приблизительно договориться с ним.
Мариано заговорил с пришедшим; он слушал внимательно и, как показалось молодым людям, чуточку снисходительно.
— Не понимает, — констатировал Мариано. — Это не бразилец, я вам гарантирую. И вообще не житель Латинской Америки. Взгляните на его римский профиль, тонкие губы. Или мне кажется, или у него совершенно отсутствуют брови и ресницы.
— Типичный монстр, — кивнула Софи. — Несмотря на римский профиль. Но что нам с ним делать?
— По-моему, прежде всего накормить, — предложил Мариано.
— Ввести его в нашу палатку?
— Ну, зачем же, вынесем столик сюда, к костру.
Никого из рабочих так и не было видно. «Трусливые мерзавцы, — шипела Софи, — завтра же рассчитаю половину». Незнакомец все так же неподвижно стоял у костра, словно все происходящее его не касалось. Мариано подошел к нему и тронул его за плечо. Незнакомец вздрогнул, взгляд его сразу стал осмысленным, и Мариано подумал, что тот, вероятно, спал стоя и с открытыми глазами.
Да Пальха подвел гостя к столу к усадил на складной стул.
— Одну минуту, — сказала Софи и побежала в палатку. Она вернулась тотчас же и, нагнувшись сзади над Мариано, сунула ему что-то тяжелое в боковой карман куртки. Молодой человек опустил руку в карман: это был револьвер.
— Ужин начался в теплой, дружественной обстановке, — прокомментировал Мариано и положил на тарелку гостя порцию дымящихся бобов.
Незнакомец обнюхал еду, потом быстро погрузил в нее указательные пальцы обеих рук и, действуя ими, как деревянными палочками, начал есть неторопливо, но с видимым наслаждением. Очистив тарелку таким образом, он ее старательно вылизал, откинулся на спинку стула и издал неопределенный стонущий звук, который можно было расценить только как выражение острого блаженства.
Ни Мариано, ни Софи не притронулись к еде. Их обоих переполняла невыносимая смесь жалости и отвращения, сострадания и брезгливости. Вызвано это было даже не странным способом принятия пищи. Их ошеломило другое: на негнущихся серых пальцах пришельца не было ногтей. Не то что они были кем-то сорваны — нет: их явно не было никогда.
— Теперь я понимаю, — прошептала Софи. — Этот несчастный урод все-таки европеец, вернее сын европейских родителей. Такие дети, я знаю, рождаются у людей, работающих с радиоактивными веществами. Самым правильным было бы убить его еще младенцем.
