— Grand dieu![43] — раздался сзади дребезжащий голос. Они оглянулись, и кто изобразит их ужас? Разинув рот и выпуча глаза, бежала, сколько могла, старая мадам Ульрика.
С трепетом молодые любовники бросились в разные стороны, но это не помогло. Воспитанника выгнали вон, ибо не знали, куда отослать его, а из снисхождения к богатой фамилии Простаковых отписано было к отцу, чтобы изволил прислать карету за девицами, дочерьми своими.
Конечно, Ульрика была одна из лучших содержательниц пансионов, что не обратила во зло нежности молодой питомицы; но правда и то, что любовник был сам по себе великий бедняк, а потому не стоил никакого внимания в сем случае. Если же бы случилось какому-нибудь богатому князьку влюбиться в бедную питомку, то можно думать, что и наша мадам не заставила бы смеяться над собою прочих отважных наставниц.
Протекли три года после сего происшествия, как целое семейство в один осенний дождливый вечер собралось в гостиную, чтобы, зевая, смотреть на табашный дым, из трубки г-на Простакова курящийся, и после слушать похождения Жилблазовы, кои читал он вслух, прилегши на софе.
Маремьяна. Что ты ни говори, а спектакли покойного моего батюшки были привлекательнее, чем мадритские!
Простаков. Оттого-то, быть может, он и покойник!
Все замолчали. — После некоторого промежутка началось опять.
Маремьяна. Боже мой! как прелестно было то равенство, какое царствовало в маскерадах! ходи, сиди, пляши — никто тебя не знает.
Простаков. Оттого-то часто ничего не стоящий подлец, — не стоящий и того, чтобы путный человек на него плюнул, — ходил, сидел, плясал с вами. А последствия?
Маремьяна опять замолчала и пошла в столовую собирать к ужину; Катерина тихонько вальсировала перед зеркалом, а Елизавета сидела у изголовья софы, склоня печально на руку свою голову.
— Что ты делаешь, Катерина? — спросил отец, поднявшись сердито.
— Вальсирую, батюшка.
— Кто велит тебе вальсировать, когда я читаю книгу, и притом хорошую? Дело бы другое, если б какую-нибудь комедийку или пустенький романец, как, например: «Модная лавка», «Новый Стерн»[44] и тому подобные мелочи; или еще и большие, переведенные с французского языка, коими наполнены книжные лавки.
— Матушка говорит, что никому нельзя понравиться, сидя за книгами или за пяльцами.
— Понравиться? — сказал отец еще сердитее и поднявшись больше. — Тебе рано о том стараться. Довольно для тебя нравиться отцу и матери.
Катерина вышла в столовую, однако легонько попрыгивая. Отец, вздохнув, принялся за книгу. Елизавета вздохнула, спустя еще ниже голову; но причины вздохов сих выходили совсем из разных источников.
