Ричард замотал головой, пытаясь прогнать ужасные видения. Это не помогло. И наверное, ничто и никогда не поможет.
– У лощины, где дорога сворачивает направо и круто уходит вниз, – бесстрастно продолжал он, – карета перевернулась. Изабелла выпала. Я нашел свою малышку у скалы, о которую… которая ее…
Горло Ричарда сдавил спазм, глаза заволокло алой пеленой. Он пытался проглотить комок, не дававший закончить рассказ, а ему так хотелось, чтобы Мег узнала правду и поняла смысл сказанного. Поняла, насколько он грешен, отягощен виной и недостоин прощения. Он снова мотнул головой, словно выдавливал из себя слона, и произнес:
– Пытаясь смыть свой грех, я за огромные деньги заказал эту статую, пожертвовал церкви почти все свое состояние и наконец посвятил свое тело и душу Богу, поступил на службу к тамплиерам. И все это ради того, чтобы искупить себялюбие и гордыню, которые привели меня к краху. Я тысячу раз бросился бы под колеса кареты, чтобы спасти Изабеллу, но какое это имеет значение? Истина состоит в том, что именно я виновен в смерти своей дочери и в том, что моя жена утонула в омуте безумия. Все это сотворило мое честолюбие.
В часовне наступила мертвая тишина. Казалось, было слышно, как на траву опускаются капли росы. Бешеный стук сердца грохотом отдавался в ушах Ричарда. Он прикрыл глаза, стараясь совладать с чувствами и унять сердцебиение.
Он рассказал правду, ужасную, непростительную и непоправимую. Непоправимую – в этом и состоит весь ужас. Ничего нельзя изменить. Как бы он ни раскаивался, сколько бы раз ни признавал свою вину, Изабелла была мертва, а теперь умерла и Элинор.
Безнадежный мрак окутывал его душу, но вдруг Ричард ощутил, как прохладные пальцы Мег коснулись его руки. Пораженный, он открыл глаза и встретился взглядом с глазами Мег, в которых светилось сострадание и доброта. Ричарду показалось, что ее сила вливается в его кровь. Мег в молчании поднесла его руку к своим губам, коснулась ее и, прикрыв глаза, приложила к своей горящей щеке. Ричарда охватила дрожь. Этот безыскусный жест сочувствия был невинен, но он разбудил в теле Ричарда давно забытую жажду, стремление к чему-то, чего он не мог назвать, но что было ему необходимо как воздух.
– Да, Ричард де Кантер, – грустно качая головой, произнесла Мег, – вам довелось страдать. Вы должны простить меня за поспешные, безосновательные суждения. И вы должны простить себя.
Ричард вторично лишился дара речи. Ее прикосновение поразило его, а произнесенные ею слова повергли в почти болезненное изумление.
