Сперва ощутила сложный смрадный запах вымоченной в керосине хамсы, ила, перестоявшейся фиалки и широко расплывшуюся во рту боль прикушенного или обожженного языка. Внутрь тела, начиная от кончиков пальцев, поползло, отступая, тепло. Озябли колени и плечи, посинели ногти, в мурашках растаял низ живота. Горячий комок задержался у сердца, на мгновение затопил горло и маленьким радужным пятнышком аккумулировался в центре затылка. Тело потеряло вес. Руки и ноги поплыли в неуправляемом и бесплотном парении. Пенистые пузырчатые огоньки -- как шампанское на свету! -- впитались в кожу. Взлетел и опал сильный звук, распухая из высокого колющего тона в ужасающе низкий ватный хрип. И ливень, огнепад, бездна всепоглощающего света растворили мир и мозг.
"Сиреневый туман над нами проплывает, -- родился откуда-то мысленный ритм. -- Все в мире поглотил сиреневый туман..."
Внутри и снаружи Лельки качалась сухая размягчающая дымка. Висел ровный лазорево-фиолетовый туман. Воздух, осязаемый без удушья, не обжигал ни губ, ни глаз. Густая, как в полуденную жару, истома скопилась на месте несуществующего Лелькиного тела, окончательно похитив умение что-то делать или хотя бы шевелиться,
-- Свежа-а-тинку занесло-о! -- прозвучал заунывный, как в анекдоте о дистрофиках, синюшный голос.
Странно он прозвучал. Будто провибрировал в каждой клеточке утраченного тела. И был, похоже, ее и не ее. Лелька напряглась. И бесконечно долго отрывала голову от земли. Потом еще дольше поднимала веки.
Вокруг сидело множество людей. Они мерно и медленно раскачивались и то ли пели, то ли жужжали, не разжимая губ. Слова были неразборчивы. Но гораздо труднее воспринимался этот выворачивающий зевотой скулы ритм.
-- Как ты попала сюда, дитя? -- засасывающе долго пропел старик, глядя в сторону и вверх на остановившееся в зените солнце.
Девушка тоже посмотрела туда. И ей не пришлось щуриться: солнце не пекло и не ослепляло. И все же размягчающий свет проникал всюду. Ничто здесь не отбрасывало тени.
-- Как попала? -- переспросила Лелька. -- Просто гуляла. -- И добавила для убедительности: -- С Динкой.
Старик беспокойно поворочал шеей. И продолжил свое нудное пение:
-- У тебя несчастье? Или бедствия снизошли на Землю? Язва? Мор? Война?
-- Ну, почему же?--Девушка пожала плечами. -- Обычные дела.
-- Не трудись говорить. Думай! -- посоветовала молодая женщина ослепительной мертвенной красоты.
Неразборчивый фон отодвинулся, распался на куски. И Лелька вдруг догадалась, что слышит никакое вовсе не пение, тем более не жужжание, а самые натуральные человеческие мысли. Мозг был набит чужими мыслями, они гудели и жалились помалу, как осы в чемодане.
