За окном стемнело. Но света не зажгли. Голос тетки Извариной стал ломким и сухим и больше не обрывался.
-- Прихожу, значит, домой седьмого августа -- нет его. Я сначала не испугалась. Решила, опять с Динкой за деревню подался. На ручей, тоску отливать. Они часто к ручью уходили. Я ж и всего-то в правление на минутку -- насчет машины договориться: хотела его в город, к профессору... Подошла к подоконнику полить цветок -- а там эта фотка. И чернилом поперек: "Я убит шестого марта 1943 года". У меня так все внутри и трепыхнулось. Далеко ж, думаю, за час не мог уйти. Сама все вокруг избегала. И другие тоже колхозом. И из милиции двое. С собакой. Все допытывались, не затаил ли он от войны оружия. Да если б и затаил, тут же б из головы выронил... Бегали мы все, бегали, так представляешь -- ну нигде ни следочка! Ни слезы. Ни кровинки. Собака их здоровущая хвост под брюхо, наземь повалилась и уши лапами заслонила, даром что овчарка! А Динка лишь через три дня объявилась. Облезлая. Бока проваленные. Под крыльцо заползла и еще неделю скулила точно по покойнику. Да уж и совсем зазря. Какой там покойник, когда и так два раза умер! Чую, сам он на себя руки наложил. Незнамо где теперь и косточки незарытые валяются... Как раз с седьмого августа...
Седьмого августа 1946 года Лелька родилась на свет.
-- Оставайся ночевать, -- предложила тетка Изварина. -- А то, хочешь, и вовсе переселяйся.
-- Что вы, спасибо, перед ребятами неудобно! -- отказалась Леля.
На самом деле, испугалась стен, которые не уберегли человека, не уговорили остаться и жить. Лелька не доверяла им, видевшим, как металась между ними четырьмя обезумевшая от горя женщина, едва примирившаяся со смертью мужа. И как, наверное, тихо кусала ночью губы в печали о сыне-калеке. И как обманывала здесь себя с чужими мужчинами -- лишь бы не быть одной! Может, она уже не имела ни надежды, ни права на новую семью. Но очень хотела ее иметь...
-- Я завтра вечерком забегу, можно? -- спросила Леля. -- Спокойной ночи!
-- Прощай пока... Почаще заходи... Ладно?
Леля пришла завтра. И послезавтра. И еще четыре вечера подряд. А на седьмой не пришла.
...Динка прибежала прямо в поле во время обеда. Есть не стала. И все нетерпеливо тыкалась в колени, тянула Лелю за руку, деликатно повизгивала.
-- Доедай живее да уматывай, мы тебя отпускаем!-- распорядился Женька Жук. -- Твоя четвероногая Санчо Панса у любого скулежом аппетит отобьет.
-- У тебя отобьешь! -- Леля забрала в горсть сухой собачий нос, подула. -- Пошли, что ли? Нас с тобой милостиво отпускают.
