— Вот же скотина… — пробормотал Алик. — Спорим, он даже не простудится, эндемик хренов. Он же местный, ему тут климат. А мы — чужие.
— Ну, мне направо, — привычно сказал Омлет. — Тебе налево. До завтра?
— До завтра, — вздохнул Алик, пожимая ему руку.
— Чикаго-Шмыкаго, — сказал Омлет. — Забудь нах. Мы в Конькове. «Коньково» — это такое состояние души. Когда вот-вот двинешь кони, но все еще почему-то живой.
Алик грустно кивнул.
Их русские жены, эти жирные клуши. Их русские любовницы, эти алчные шлюшки. Их русские поставщики, эти ласковые расисты. А дети-полукровки, эти наглые высокомерные москвичи?! Какой тут, нах, Чикаго-Шмыкаго. Алик с Омлетом давно влипли. Потом увязли. И пропали.
Друзья поочередно харкнули Прыщу на косуху и разошлись по домам.
Оба понимали, что вырваться из этого ада им уже не суждено.
