Как это у него в спальне на плакате написано? Death is the only escape.[12]
Ногти в черный цвет выкрасил. И это мой сын?
Николай Павлович вздохнул. Тронул пульт, и панели на стенах погасли. Просторная спальня разом потеряла жилой вид: теперь она напоминала станцию метро где-нибудь в индустриальном районе – если, конечно, посреди вестибюля метро уместна дорогущая итальянская кровать с балдахином.
Мирский насупился, поморгал, привыкая к новой картине мира. Затем поднялся, прошелся по прохладному паркету босиком. Подошел к импровизированной барной стойке (эта-то сволочь никуда не исчезнет). Налил из пузатой бутылки single malt с островов. Кинул льда. Пригубил. Скотч отдавал жжеными покрышками. Ладно…
Он уселся в кресло. Повинуясь его слову, шторы расползлись в разные стороны – беззвучно и послушно. Это отвлекло Николая Павловича от тягостных раздумий.
Прихлебывая из стакана, он глядел из-под полуприкрытых век на темные окна. Заросший сад, освещенный луной, совершенно незнакомым казался в этот час. Вот Мирский прищурился: там, внизу, между деревьев, клочья тумана шевелились и наползали друг на друга. Призрачные фигуры возникали и растворялись. Сознание тоже туманилось – то ли от виски, то ли от чего еще. Но сон не шел.
Мирский усмехнулся чему-то, глотнул. В тишине ночи слышно было, как внизу в дверь скребется Кобэйн. Дверца хлопнула. Кот, царапая когтями паркет, пронесся по коридору. Улыбка скользнула по губам Николая Павловича.
Мирский решил покормить кота. А решив так, он поднялся, взял со столика золотые часы, рассеянно взглянул: полпятого. За окнами светало. Напоследок он выглянул в сад. Туман лежал на земле, синие фонарики подсвечивали дорожки. Никого там не было, да и быть не могло.
Показалось.
* * *
«Смотри под ноги, – прошептал Фил. – Проходи за мной, осторожно».
Железная дверь с грохотом захлопнулась за спиной: Ленка не догадалась ее придержать. От неожиданности она застыла на месте. Филипп потянул девчонку за рукав.
В подъезде плотно, по-домашнему, пахло мусоропроводом. Лампы были разворованы еще в прошлом году; последние уцелевшие кое-как освещали надписи и рисунки на стенах. Надписи сообщали, кто, когда и с кем, рисунки поясняли, как именно. Как? А по-разному. «Такого, наверно, даже в темном зале не бывает», – думал Фил. Ленка не стала рассматривать подробности. Спросила брезгливо:
– Сам рисовал?
– Это дети, – пробормотал Филипп.
– Талантливо.
Лифт проснулся где-то на двадцатом этаже и повлекся вниз, завывая, как электрический танк из игры «Battle of Evermore». Помнится, с немцами, студентами, в танковые бои рубились… Полрайона разнесли…
