Сверкнула искра вновь.
Испанца смуглого вскипела кровь:
Тот гордый дух, погнавший мавров вспять,
От сна восьми веков сумел восстать.
На той земле, где солнца луч горяч.
Там, где «испанец» значило «палач»,
Где Кортес прошагал Пизарро вслед.
Там вправду обновился Новый свет,
Вновь стал он юным; загорелся вдруг
В поникшем теле старый славный дух,
Тот самый дух, что гнал персидский флот
От берегов Эллады… Вновь живет
Эллада; грозно распрямляют стан
Илот Европы, раб восточных стран:
На Атосе, на Андах — в двух мирах —
Стяг вольности — один и тот же стяг!
Пламенные строки Байрона на весь мир возвещали, что ошибся Меттерних, когда хвастливо заявил: «Революции приелись, и скоро мода на них пройдет…»
Сердца польских патриотов бились в унисон с сердцами мужественных испанских борцов за свободу.
Взоры польской молодежи обращены были и к Греции, где маленький народ мужественно отстаивал свою независимость против турецких полчищ, открыто поощряемых Меттернихом и косвенно поддерживаемых императором Александром.
Новосильцев через разветвленную сеть своих агентов знал, что крепчает в Польше и Литве «революционная зараза». И он писал императору Александру, настаивая на уничтожении польской конституции.
«Демократические и революционные принципы привьют гангрену всему народу и наконец вызовут в нем пламенное желание переменить монархическое, даже отечески-попечительное, правительство на самое тираническое и буйное, основанное на самодержавии народа, то есть на правительство республиканское».
Новосильцев не ошибался: польская молодежь была обуреваема пламенным желанием добиться «самодержавия народа»…
По примеру студентов Виленского университета во многих городах Литвы ученики гимназий создавали тайные патриотические организации. Не составляла исключения и гимназия в Крожах.
Гимназист Янчевский предложил Песляку, Зеленевичу, Ивашкевичу и Виткевичу учредить свое тайное общество.
— Мы назовем его «Черными братьями», — сказал он товарищам, когда они вечером собрались у костела на горе. Здесь в языческие времена приносились жертвы богине охоты Меджиойме.
— Почему же «Черные братья?» — спросил Виткевич.
— Все мы, поляки, — братья, — сказал Янчевский, — а «черными» мы будем называться потому, что темная ночь опустилась над отчизной, и в ее тьме мы, черные братья, невидимые, будем готовы на все — даже на пожертвование жизнью во имя нашего дела…
— Когда принесем присягу? Сейчас, тут? Янчевский, по голосу угадав, кто это спрашивает, горячо, даже запальчиво ответил:.
