– Я всю жизнь собираю кости и тряпки… А теперь ни костей, ни тряпок.
В это время где-то на пятом этаже распахнулось окно, и папа на весь двор крикнул:
– Котя, быстро наверх! Тетушка дома!
Мальчик тут же юркнул в подъезд, провожаемый печальными глазами старьевщика, который вслед ему снова пожаловался:
– А теперь ни костей, ни тряпок.
В заставленной вещами комнате в старинном плюшевом кресле бутылочного цвета сидела старушка – тетушка. Перед ней, как просители перед вельможей, стояли папа и мама. Из-за них выглядывал Котя. Он рассматривал тетушку со смешливым любопытством. Тетушка была маленькой, востроглазенькой, с сизыми колючими усиками по краям рта.
– Мальчик он послушный, – говорила мама про Котю.
– Слушается с полуслова, – добавлял папа, заискивающе глядя в глаза тетушке.
Котя же из-за спины родителей подавал тетушке тайный сигнал – отрицательно качал головой.
– Я, соколики мои, еле ноги волочу, – отвечала тетушка, предупрежденная Котей.
– Он помогать будет! – с готовностью обещал папа.
Котя изо всех сил качал головой: мол, не буду помогать.
– Он и за хлебом сходит, и дома подметет, – вторила папе мама.
«Не схожу! Не подмету!» – сигнализировал Котя старушке.
И та отвечала.
– Он больше намусорит, чем уберет.
Было похоже, что Котя и тетушка находятся в тайном сговоре.
Тогда мама шагнула вперед и с отчаянием сказала:
– Тетушка, дорогая, не можем же мы взять мальчика на фронт!
А папа, для убедительности, протянул мандат с лиловыми печатями. Но старушка даже не взглянула на этот серьезный документ.
– В другой раз! – решительно сказала она. – А теперь извините и увольте. Ты уж не обижайся на старую тетку, Ксаночка.
Когда удрученные отказом Котины родители покидали тетушкин дом, Котя оглянулся. Тетушка победоносно смотрела вслед уходящим. Котя кивнул ей на прощание и закрыл дверь.
Спустя некоторое время «Петр и его свита», прошагали по Морской улице и остановились у дома с кариатидами – могучими каменными женщинами, которые на своих плечах держали массивный балкон. Женщины-кариатиды загадочно улыбались, словно были свидетельницами заговора с тетушкой и полностью поддерживали Котю.
– Здесь! – сказал отец, и это слово прозвучало, как команда.
Все остановились. Повернулись. Вошли в подъезд.
На третьем этаже, у дубовой двери, на которой висела потемневшая медная табличка с надписью: «Артист императорских театров Петр Иннокентьевич Пархоменко», отец дернул за бронзовую шишечку, и где-то в глубине тонко зазвонил колокольчик. Гостям долго не открывали. Наконец послышались шаги. Щелкнул замок, и дверь медленно отворилась. На пороге стоял тучный кудрявый мужчина в бархатном, давно не стиранном халате. В руках он держал тарелку и ложку. Артист императорских театров стоя ел суп.
