— А за правду! Прав ты, Митяй. Надо убить, я и сам давно чувствовал. Как ты думаешь, кого в жертву принести?
— Жертву? Какую ещё жертву?
— Ну это… я когда малой был, всё книжки про старину любил читать. Как они жертвы всякие разным там богам приносили. Когда животных, а когда даже и людей. Ну там, рабов, пленных, даже своих детей. Вот такую.
— Ааа… Такую жертву — это без проблем. Вот я однажды такую жертву… Короче, знаешь, Лёха, я ведь однажды, пацаном ещё, целый мир погубил!
— Простите, я, вероятно, не должен об этом спрашивать… Это ужасно бестактный вопрос, уважаемый Цунареф, и всё же… Вам не жалко свой народ? — поинтересовался безоаровый козёл.
— Дорогой мой Царандой, «жалко» — это совсем не то слово, которое хоть как-то уместно в данном случае. "Летай ли ползай, конец известен", кажется так выразился классик, не правда ли? Так вот, мой народ — это типичные обыватели. Таковыми они были в прежней прямоходящей жизни, таковы они и теперь. Ничего не изменилось. Вы только послушайте, о чём они говорят.
Оба замолчали, прислушиваясь к разговорам в овечьем стаде. Овцы выражали недовольство отсутствием еды, неприятным вкусом местной воды, жаловались на усталость после долгой тряской дороги. Давешний баран, первым напившийся из поилки, предлагал обратиться к Вождю с предложением написать петицию с жалобой на отсутствие корма и немедленно передать её со всеми подписями местному руководству. Два интеллигентных барана вели высокопарную беседу о необходимости соблюдения гражданских прав личности в обществе, и особенно прав сексуальных меньшинств. Пожилой валух рассказывал нескольким баранам помоложе как он тюнинговал бимеры и мерседесы в прошлой жизни. Те ровным счётом ничего не понимали, поскольку ни в одной из прошлых жизней не были прямоходящими, но всё равно кивали с важным видом. Одна овца — редкостно стервозного вида — выговаривала своему мужу:
— Я так хотела эту шиншилловую шубку, я так о ней мечтала! Три года копила деньги, обшаривала твои вонючие карманы, таскала деньги из сумочек у подруг, экономила на всём, просила, хитрила, унижалась. А ты, мерзавец, алкоголик, взял и отдал мою мечту, моё сокровище каким-то проходимцам за ящик водки, баран пустоголовый!
— Да на кой ляд тебе эта шуба теперь нужна! — сипло басил в ответ приземистый колченогий баран. — На тебе вон и так своя шуба теперь растёт. — и хрипло хохотнул. — Гляди кабы кто её с тебя не содрал!
— Ах, ты опять об этом! Я этого слышать не хочу, я об этом знать ничего не желаю! Это тебе, баран, всё равно, на двух ногах ходить или на четырёх. Тебя раньше стригли за деньги, а теперь стригут бесплатно, вот для тебя и вся разница. А я женщина тонкая и с понятиями. Я… я есть хочу-у-у! Живо найди мне какую-нибудь еду, изверг, негодяй!
