Индейская страсть | страница 10
Калеб знал, что было немало мужчин, сквозь зубы посылавших проклятия в адрес отца, но… тихо, так, чтобы он не услышал. Ему давали всевозможные обидные прозвища, поносили «нечистую» индианку и ее выкормыша, но никто не осмеливался сказать все это в глаза гордому Дункану Страйкеру.
Однако Калеба это затрагивало, постоянно он слышал насмешки, издевательства и подначки; он возненавидел белых людей, потешавшихся над индейской кровью, бурлящей в его жилах, возненавидел и отца за то, что он увез их из родного племени.
Вполне вероятно, Дункан догадывался, что шепчут за его спиной мальчику, но никоим образом этого не показывал. Однако от чуткого внимания ребенка не укрывалось, что если раньше отец им гордился, то теперь начинал стыдиться. Стыдиться сына-полукровки, стыдиться жены из индейского племени лакотов, пусть она и была самой красивой женщиной в городе. Сознание этого стыда разрывало на части сердце юного Калеба, разъедало наподобие незаживающей гноящейся раны…
Сдвинув шляпу на затылок, Калеб вышел из комнаты, пересек просторный холл и подошел к маминой спальне. Сделал глубокий вдох, как ныряльщик на большую глубину, отворил дверь и вошел внутрь. Мамы не было в живых уже много месяцев, в последний раз он видел ее двенадцать лет назад, но ему казалось, что в комнате до сих пор витает слабый аромат дикорастущих трав, всегда исходивший от ее прекрасных волос и даже от одежды.
Он медленно прошелся по спальне, осторожно проводя рукой по покрывалу на кровати, лаская ручку кресла-качалки, в котором она так любила проводить время, дотрагиваясь до щетки для волос, которую он сам подарил ей за год до своего бегства из Шайенна. Прикрыл глаза, вспомнив, как обрадовалась она подарку.
Когда Дункана не бывало дома, они вдвоем проводили тут великолепные вечера в тиши и уюте; мальчик усаживался в кресло-качалку напротив камина и часами слушал ее рассказы о детстве, о Ловком Койоте, о призраке с двумя лицами, о Метком Стрелке. Мать говорила на лакотском наречии, мягкие, чуть гортанные звуки заставляли испытывать тоску по его народу, по свободной жизни, которой оба лишились.
Сколько раз он умолял мать оставить Дункана, но она только отмахивалась. Дункан ее муж, говорила она, и она его любит.
Тихо выругавшись, Калеб вышел из спальни. На лестничной площадке остановился, поглядел на витиеватые резные украшения на перилах дубовой лестницы. На третьем этаже располагалась огромная бальная комната с альковом для оркестра, с солидной позолоченной цепи свисала внушительных размеров люстра.