– Я видел, что тщеславие делает с людьми… а ты для меня важнее всего.
Джудит нервно облизала губы. Уолтеф подвинулся ближе, наклонил голову и поцеловал ее. Она не ответила – ее терзали страх и неуверенность. Он отодвинулся и взглянул на нее.
– Выпей. – Он возвратил ей чашу.
Она отрицательно покачала головой.
– Я уже достаточно выпила.
– Доверься мне, я знаю, что делаю.
– Ты хочешь сказать, что мне будет легче, если я не буду осознавать происходящего? – В ее словах звучали ядовитые нотки.
Уолтеф рассмеялся, соскочил с постели и пошел снова наполнить чашу.
– Конечно нет. Тогда ты не получишь удовольствия, к тому же завтра будешь мучиться от такого жуткого похмелья, что пожалеешь, что не осталась трезвой.
Джудит искоса взглянула на него.
– Мать говорит, что совокупление – обязанность, – неуверенно сказала она.
Уолтеф вернулся с полной чашей, отпил глоток и протянул ее ей.
– Твоя мать все в мире рассматривает как обязанность – печально заметил он. – Совокупление – удовольствие.
– Но разве это удовольствие не грех? – с сомнением спросила она. Хотя она этого не осознавала, но крепкое, густое вино уже оказывало на нее свое действие, развязывая язык.
– Некоторые так считают, – признал Уолтеф, – но лично я думаю, что Господь не случайно одарил нас тем, что приносит удовольствие, но и причиняет боль. Я не ученый, в этих тонкостях мне не разобраться, но ведь иначе невозможно было бы продолжение рода…
– Но мужчины шляются по борделям не ради продолжения рода, – холодно заметила Джудит.
Уолтеф снова рассмеялся.
– Разумеется. Именно поэтому мы ходим исповедоваться.
Она нахмурилась.
– Но вы каетесь и снова грешите…
Уолтеф взял из ее рук чашу и отставил ее в сторону.
– У меня нет ни малейшего намерения грешить в будущем, – заявил он.
– Ты надо мной смеешься.
– Нет, я тебя дразню. Тут есть разница. – Он приподнял простыню и лег. – У тебя руки холодные, – заметил он, – ложись скорее.
Джудит осторожно легла. Уолтеф укрыл их обоих простыней, одеялом и накидкой из меха бобра. Потом поднял свою рубашку, взял ее руки и приложил к своей груди. Она ощутила сухой жар его кожи, биение сердца. Ее одолевали какие-то странные ощущения и нескромное желание прижаться к нему теснее.
Казалось, он это почувствовал, потому что обнял и прижал к себе.
– Вот так, – прошептал он. – Только чтобы согреться…
Она знала, что это не так. Ведь все ждут, что окровавленная простыня – свидетельство ее невинности – будет выставлена на всеобщее обозрение и послужит доказательством, что ребенок, который родится через девять месяцев, был зачат Уолтефом. Однако ложь помогла, и она слегка расслабилась. Уолтеф нежно гладил ее спину.
