На это резкое и основательное замечание господин Лампрехт ничего не возразил. Он упорно смотрел на висевший перед ним на стене ландшафт и спросил после короткой паузы:
– В чем же вы упрекаете Герберта?
– В унизительном волокитстве, – вспылила советница. – Не будь это слишком грубо и вульгарно, я бы сказала: хоть бы эта Бланка Ленц провалилась в преисподнюю. Мальчик постоянно стоит у окон галереи и все смотрит на пакгауз. А вчера сквозняк на лестнице принес к моим ногам розовый листок, который, вероятно, выпал из тетради влюбленного юноши и на котором был написан, как и следовало ожидать, пламенный сонет Бланке. Я просто вне себя!
Лампрехт стоял все в той же позе, повернувшись спиной к теще, но вдруг взмахнул сжатым кулаком, словно стегнул кого-то воображаемым хлыстом.
– Молокосос! – проворчал он, когда она в изнеможении замолчала.
– Не забудь, что этот молокосос знатного происхождения, – тут же заметила ему теща, подняв палец.
Лампрехт резко засмеялся:
– Простите, милая матушка, но я не могу при всем моем желании считать опасным обольстителем безбородого сына господина советника, несмотря на ореол его рождения.
– Предоставь об этом судить женщинам, – раздраженно сказала советница. – Я имею основание думать, что во время своих ночных прогулок под деревянным балконом этой Джульетты.
– Он осмеливается? – перебил Лампрехт, и его красивое лицо до неузнаваемости исказилось от гнева.
– Осмеливается по отношению к дочери маляра? Ты бог знает, что говоришь, – воскликнула в свою очередь глубоко возмущенная старуха. Но зять ее не стал выслушивать потока раздраженных слов, который должен был за этим последовать, а отошел к окну и начал так сильно барабанить пальцами по стеклу, что оно зазвенело.
– Скажи мне, бога ради, Болдуин, что с тобой? – спросила советница несколько смягченным, но все же раздосадованным тоном, идя следом за ним.
– Как вы этого не понимаете, матушка? – спросил он в свою очередь вместо ответа. – В моих владениях, даже в моем собственном доме, мальчишка, школьник, вызывает на свидания, а я, по-вашему, не должен возмущаться? Не будем сердиться, матушка! – сказал он спокойнее, пожимая презрительно плечами. – С подростком, который должен бы знать только свой греческий и латынь, нетрудно справиться – разве не правду я говорю?
– Вот видишь, мы с тобой одного мнения, хотя ты слишком жесток в своих выражениях – с видимым облегчением воскликнула советница.
– Чтобы жениться на дочери живописца по фарфору? Возможно ли, его превосходительство, наш будущий министр! – рассмеялся Лампрехт.
