Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность | страница 74



Прежде всего, вызывает категорическое возражение непродуманное использование понятия «консерватизм».

Данный термин из английского политического словаря изначально, и всегда в дальнейшем, определял политическую группу лиц, которая видела благо социума в твердом охранительстве тех политических и экономических институтов, которые были в наличии на данный момент и являли собой некие законченные формы, имеющие долгую (или не очень) историю развития.

И здесь мы должны четко осознать, что на разных отрезках европейской истории консерватизм и традиционные ценности не всегда совпадали. Вернее, чем ближе к нашему времени, тем этих совпадений меньше.

Уже буржуазный консерватизм ратовал за сохранение таких порядков, которые далеко не согласовывались с традиционными институтами старой Европы.

Особенности его консерватизма были и в России. Тут они в еще меньшей степени соотносились с русскими традиционными духовными и государственными ценностями и идеалами. «Охранительство» добуржуазного периода Тихомирова, Леонтьева, Победоносцева и буржуазное, с определенной долей условности, «охранительство» Львова, Керенского и Гучкова есть вещи принципиально разные. Консерватизм Леонида Брежнева и Егора Лигачева вообще прямо противоречил духовным основам российской государственности. Так что же хотят законсервировать сегодняшние консерваторы? Есть ли в нашей современной жизни ценности, которые требуют бережного сохранения через консервирование, или нет — вопрос серьезный.

Фраза авторов «манифеста» о том, что традиции формируют консервативные ценности, по сути не корректна. Уже определенная иерархия ценностей и есть то, что подразумевается под традицией. Консервативные ценности могут опираться на традицию, а могут и противоречить ей в общем и в частностях. Например, исторически известные нам европейские консерваторы XX века никак не могут почитаться охранителями некоей древней духовной традиции матушки-Европы. Наоборот, по отношению к ней они были революционерами.

Политический консерватизм в России вообще не существовал. Была яркая консервативная политическая мысль: те же Леонтьев, Катков, Победоносцев, но политической организационной силы классического консервативного толка в России не было. Не считать же таковыми «октябристов», в самом деле.

Консерватизм — это далеко не открытость при устойчивости перед чужими влияниями, как утверждают авторы «манифеста». Консерватизм — это по возможности максимальная закрытость, в первую очередь от влияний внутреннего, зачастую — вполне объективного характера. Консерватизм — это глухая защита того, кто надеется в защитной стойке переждать напор противника и сломить его в затяжной схватке. Отдадим должное честности Победоносцева, который не пытался выдать консерватизм за этакого «тяни-толкая»: вроде как мы за все хорошее, но против всего плохого, — а честно призывал Россию подморозить, предчувствуя, что ветер перемен, пусть он теплый и нежный, с прекрасными ароматами надежды на лучшее, сметет Россию без остатка.