Гниющая жирная голова и живущее отдельно от нее тощее народное тельце — вот биологический портрет нашего социума.
И здесь я привожу в концентрированном виде отнюдь не стенания рядовых членов КПРФ. Почти все вышесказанное, особенно про правительство, я не раз слышал из уст вполне респектабельных и состоятельных людей.
Идем от головы социума ниже, к его чреву. Социальным чревом нашего больного общества можно назвать тех, кто действительно уделяет особое внимание качественному прокорму своего, уже индивидуального, чрева. Такими у нас являются не только олигархи и чиновники, но и обслуживающая их досуг шутовская «тусовка звезд голубого экрана». Не надо быть астрологом, чтобы понять, что вот эти-то «звезды» и есть самые настоящие знаки прихода последних времен. Причем удивительно, что сие обильно питаемое чрево разрастается за счет все того же худосочного тела.
Шутовство, столь презираемое в аристократический период европейской истории, стало доминирующим типом поведения не только «звезд» шоу-бизнеса с их уморительными потугами предстать этакой элитой глупой и вечно пьяной страны. Нет, шутовство и гримасничанье стало неотъемлемой частью политического имиджа политического истеблишмента, в котором Жириновский — лишь самый талантливый клоун и мим.
Цирк в политике закономерно возникает в тот период, когда массам более не нужны никакие ценности, кроме льгот, товаров и услуг. Герой и гений для масс стали угрозой их спокойного и в меру (у всех разную) предсказуемого комфортного бытия. Жизнь человека теперь есть лишь существование от зарплаты до зарплаты, от пенсии к пенсии, от сделки к сделке, от ходки к ходке.
Неудивительно, что, изрядно отупев, мы, с позволения сказать, «живем» теми образами, которые нам навязывает реклама, и количество денег в кармане обывателя ничего, по сути, не меняет. Обыватель в магазине, будь то Москва или Лондон, — это всегда «мотылек, летящий на огонек распродаж». Он везде одинаков. Ведь обезьяны в зоопарке и обезьяны в цирке, по сути, тоже одинаковы, только вторых часто вывозят за границу и там показывают.
Мне могут возразить: зачем же я так сгущаю краски, чего добиваюсь — полной апатии тех, кого в России еще можно назвать мыслящими людьми? Я не сгущаю краски. Я говорю все как есть, и большинству это видно и понятно, хотя и до слез обидно. Другой вопрос, зачем я это говорю?
Если бы я хотел вызвать у человека апатию и горькое чувство безысходности, то привел бы процентов пятьдесят того негатива, что сейчас обрушил на читателя. Моя задача иная. Для правильного понимания того, что автор хочет донести до аудитории, ему крайне необходимо вызвать не сочувствие, но справедливое чувство священного гнева на тех, кто довел нас до последней черты, — гнева на самих себя за наше преступное бездействие. Нас, еще здоровых нравственно и физически русских людей, осталось не так уж много, а мы все еще пребываем в иллюзорной уверенности, что мы — многомиллионный народ.
