— Да ничего я вам такого не обещал, — нахмурился Кашалот, выслушав бывшую соседку. — Сказал же, чтоб вы в милицию шли или в суд.
— Были мы и в милиции, и в суде, сынок, — снова заплакала женщина — В милиции справку потребовали об этих… телесных повреждениях…
— Ну?
— Не пошли. Как я скажу чужим людям, что родный сынок ссильничать меня хотел?! Или отца родного ножиком резал! Ты-то не чужой, Борис Григорич, дурака нашего с мальства знаешь.
— А суд?
— А суд наш районный закрылся. Денег у них нет. Мы ходили со Степанычем, девчонки и говорят: зарплату, мол, нам не платят, чего работать?
Телефоны и свет отключили, батареи к зиме не поменяли — они у них текут, что ли? Конвертов нету. Как работать? Сидят просто, и все. Идите, говорят, жалуйтесь куда хотите, вы этим, может, и нам поможете. А куда нынче пойдешь? Раньше в райисполком можно было обратиться или там в партийные органы. А сейчас никому дела нету.
И слушать никто нас не хочет.
— М-да-а… — протянул Кашалот, вальяжно попыхивая сигаретой «Мальборо». — Вишь, как она, жизнь-то, повернулась. А когда выборы президента были, наверное, за Зюганова голосовали, а?
Старики переглянулись, промолчали.
— А пришел бы ваш Зюганов, что тогда? — продолжал рассуждать Кашалот. Экспроприировал бы у честных предпринимателей добро, отымать бы его стал, гражданскую войну развязал бы. И опять эту дурацкую идею в ваши головы вбивал бы: равенство, братство и скрытое партийное блядство.
Несчастные супруги, не сговариваясь, повалились перед столом Кашалота на колени.
— Боря! Зачем ты про это?
— Борис Григорич! Сынок! Да в мыслях даже не было что-то тако отымать у тебя. Что нажил — то и твое, кто этого не понимает? Своим трудом нажил, заработал…
— Да вы поднимитесь. Встаньте! — велел Кашалот довольно строго, хотя видеть ему бывших соседей у своих ног было невыразимо приятно. — Значит, Юра мудит по-прежнему?
Старики, кряхтя, помогая друг другу, поднялись.
— Ой, не то слово, Борис Григорич! — сокрушался Степаныч. — Еще хуже стал. Колется теперь каждый день, шприцы кругом валяются, вата в крови… У самого зенки дурные, желтые…
Злой, аки пес! Борис Григорич! Спаситель ты наш! Вот деньги, возьми. За восемнадцать «лимонов» машину продал, все тебе отдаем. Возьми! — Он протянул Кашалоту сверток с деньгами. — Избавь нас, ради Бога, от этого изверга. Дай нам пожить-то хоть перед смертью…
Кашалот, докурив сигарету, хмуро глядел на сверток с деньгами. Восемнадцать «лимонов», конечно, не такие уж и большие деньги, но и немало. Кому-то года на два жизни хватило бы.
