– Тогда, действительно, нужно вести себя осторожно, – согласился маркиз.
Только уже когда маркиз добрался до спальни и раздевался с помощью Бена, выполнявшего обязанности постельничьего в отсутствии свиты, блестящая идея осенила его. Маркиз понял, что для спасения необязательно жениться. Сила оружия Вернема иссякнет сразу же после оглашения помолвки! Зачем же тогда идти к алтарю! И не надо связывать свою жизнь с унылым чучелом, вроде леди Сары.
Стоу стоял у окна, уставившись в ночь, а Бен суетливо сновал по комнате в ожидании, пока его отпустят. Наконец, маркиз принял решение:
– Разбуди меня завтра в шесть утра, Бен. Я поеду на Руфусе. Да, и накажи Джиму сопровождать меня на той лошади, на которой тот приехал из Лондона.
Джимом звали конюха, что выехал в Долиш с письмом маркиза.
– Разумеется, ваша светлость. Но, насколько я понимаю, ваша светлость примет завтра участие в торгах.
– Они не начнутся раньше полудня, а я обернусь до завтрака, к Тревельяну поеду в фаэтоне.
– Слушаю, ваша светлость.
Бен собрал вечерний костюм маркиза и двинулся к выходу:
– Покойной ночи, ваша светлость.
Но маркиз уже не слушал, он полностью погрузился в размышления. Приблизительно через час, все хорошенько обдумав, он лег. Перед тем как уснуть, маркиз успел удивиться, насколько умно все рассчитал. Да, он превзошел самого себя, поэтому можно завтра сделать себе в награду за собственную сообразительность маленький подарок, скупив, не считаясь с расходами, всех мало-мальски приличных лошадей.
Стоя на коленях и мурлыкая под нос какую-то песенку, Аджанта мыла пол. День был прекрасен, и она решила, что если управится быстро, то сходит в лес полюбоваться на колокольчики. Раз в году, всего лишь на неделю, лесные лужайки неподалеку от их дома превращались в голубой ковер. Аджанте нравились колокольчики: они были того же цвета, что и ее глаза. И мама как-то раз сказала:
– Каждый раз по весне любуюсь на колокольчики, и их красота живет потом во мне целый год. А когда на душе тоскливо, правда, такое бывает нечасто, вспомню их – и на сердце становится легче.
– О мама, как ты поэтична, – сказала тогда Аджанта с иронией в голосе.
– А я и не могу быть другой, когда у меня есть твой папа и четверо самых восхитительных в мире детей.
«Пойду и погляжу на колокольчики. Они заставят меня забыть о счетах, которые пришлют к концу месяца и о сапогах для верховой езды, так некстати понадобившихся Лилю», – пообещала она сама себе. Она тревожилась за Лиля не меньше, чем отец. «Позаботься о папе», – это были последние слова мамы, обращенные к ней перед смертью. Но ее отец после смерти жены был в ладу с собой только тогда, когда забывался писательской работой, помогавшей ему отвлечься от незаживающей раны – потери самого близкого человека.
